Александр Прозоров - Каменное сердце

— А чего бы ей такой не быть? — выбрался на берег Середин и натянул сапоги. — Без лишних обитателей только чище стала. Чего беспокоиться?

— Чтобы не прослабило, — тихо ответила ему девушка.

Олег сделал вид, что не расслышал, и по берегу отправился к месту, откуда начинался последний путь невезучих гостей кочевья. Он посмотрел на небо:

— Смеркается… Ну что, храбрые воины, есть ли среди вас доброволец? Я-то пересеку болото легко, это вы знаете. Для вашей уверенности отправиться туда должен человек вашего рода. Которому вы поверите.

— Я пойду! — первым успел вскинуть руку Саакым. — Пойду, и если нужно — сражусь со злобной нежитью!

— Рад твоей храбрости. Рад и тому, что она не понадобится.

— Ты дозволишь, дядя? — оглянулся на старейшину юноша.

— Иди, — кивнул Бий-Султун. — Да пребудет с тобой удача!

— Лыжи ему дайте, — напомнил ведун. — За березками трясина тонкая, провалиться можно и на них, так что будь осторожен. Сажен двадцать минуешь — трава начнется. Дальше можно и пешком. Особо не торопись: ямок много, ногу недолго подвернуть. Ну, иди. Удачи.

Кочевники, следя за отважным джигитом, затаили дыхание. Неуклюже поднимая и ставя лыжи, Саакым прошагал по траве, перебрался через моховый валик возле берез, осторожно тронулся дальше. Через десять минут остановился, скинул деревяшки и дальше двинулся спокойной и уверенной походкой.

— Прошел, прошел… — зашевелились кочевники.

— Он воин, — тут же заспорили другие. — Кочки и раньше воинов не трогали. Они детей хватают.

— Коли кто на болото заходил — всех тащили!

— Не всех! Баб больше ловили! И малых наших!

— Роксалана, — наклонился к девушке Олег. — Принеси пахлаву на блюде, сделай милость. Иначе этот спор никогда не кончится.

— Где ее взять? У нас в юрте одни шарики из сыра. Даже лепешек нет. Я теперь до конца жизни ничего молочного жрать не смогу.

— Должна же она быть хоть у кого-то в этой деревне? Поищи пожалуйста. Меня не отпустят, пока парень не вернется.

— Хорошо, попробую.

Дорога до дальнего берега и назад заняла у храброго юноши часа два. Он бы обернулся быстрее — но злополучные лыжи, без которых трясину «кормушки» было невозможно одолеть, заставили его буквально волочить ноги лишних полчаса. Роксалана вернулась как раз на эти полчаса раньше. На круглом деревянном блюде у нее лежали три ломтя пахлавы: два больших и половинка. Поправив угощение, Олег пошел навстречу юноше еще до того, как тот выбрался на берег, поставил блюдо на мох под одной из березок, развернулся и вышел на берег сразу за Саакымом.

Кочевники встретили ведуна хмуро. Настолько, что даже забыли похвалить паренька за храбрость. Среди зрителей было изрядно маленьких детей — но стоило Олегу обратить на кого-то из них внимание, как мамы моментально прятали чадо за спину. И подальше, за спины близких родичей.

— Вот проклятье. Так мы ничего не добьемся, — понял Середин, расстегнул свой пояс и отдал его Роксалане. — Саакым, иди сюда! У тебя есть меч? Покажи!

Юноша с готовностью продемонстрировал свой клинок. Короткий, в локоть, толстый и тяжелый, он не был образцом кузнечного мастерства, но для грубой работы вполне годился.

— Отличное оружие, — кивнул Олег и опустился на колени. — Слушай меня, юный, но отважный воин. Сейчас на болото выйдет ребенок. Тот, которому захочется одному съесть всю медовую пахлаву. Если с ребенком что-нибудь случится, ты тут же отрубишь мне голову.

— Не-ет! — испуганно вскрикнула Роксалана.

— Да! — решительно повторил Олег. — Не подпускайте ее ко мне! Саакым, ты способен выполнить мое поручение?

— Да, чужеземец.

— Вот и хорошо… — Кочевницы по-прежнему продолжали прятать детей, но теперь, стоя на коленях, ведун видел многих из них из-за ног родителей. — Эй, малыш, иди сюда! Хочешь пахлавы?

На призыв откликнулись сразу четверо босоногих ребят, но троих успели перехватить бдительные родственники. Вперед вышел только один, и Олег торопливо сцапал его в руки. Указал на болото:

— Видишь тарелку со сластями? Они все твои. Все-все. Иди и забери их себе. Можешь кушать смело.

— Все-все? — недоверчиво уточнил карапуз от силы лет пяти.

— Да. Беги, мой счастливчик.

— Хок-хок! — затопали по траве босые ножки, ступили на толстую прибрежную трясину.

Середин закрыл глаза и склонил голову.

Шелест травы… Небольшая остановка… Опять шелест… Кочевники вдруг загудели, отчего шея нестерпимо зачесалась, тут же затихли. Стало слышно, как над ухом занудливо жужжит комар. Ведун ему чем-то не понравился, и кровосос отправился дальше — а туземцы стали тихо переговариваться… Женский крик! Олег сглотнул и втянул голову в плечи, ожидая удара, — но все прочие зрители засмеялись. Похоже, малыш уронил тарелку, запихнул в рот сразу все угощение или учудил что-то еще. Люди начали переговариваться — похоже, особого опасения за ребенка они уже не испытывали… Опять громко закричала какая-то женщина, отчего Середин покрылся холодным потом, — но это оказался крик радости. Босые ножки протопали мимо ведуна к маме. Кочевники разом заголосили, в Олега вцепилось множество рук. Его подняли, подбросили несколько раз, опустили, начали обнимать:

— Чужеземец! Ты друг, чужеземец! Ты брат! Они ушли! Они все ушли! Хок, чужеземцу, хок!

Олег слышал все это словно сквозь туман, медленно приходя в себя.

— Да, да! Кочек больше нет! Слава чужеземцу! Слава колдуну!

— Костер, костер разводите! Барана режу! Угощаю! — со всех сторон кричали туземцы. — И я дарю барана! И я!

— Олежка! — наконец прорвалась к нему Роксалана, сцапала ладонями за щеки, принялась торопливо целовать в лоб, в нос, в глаза: — Как ты мог, скотина?! Как ты мог так со мной поступить?! Ты знаешь, как я переволновалась? А если бы что-то случилось?

— Но ведь не случилось…

— Мой лучший шаман! — Староста, отодвинув за плечи девушку, обнял Олега. — Ты наш последний, столь жданный гость! Сегодня я открою все, что есть в моих сундуках. Я устрою настоящий пир в честь избавителя, наконец-то присланного нам предками. Слышите меня, дети? Несите! Все несите! Эта ночь останется в легендах! Проведем ее так, чтобы и пир наш тоже запомнился в веках!

К Калинову мосту ведун подходил в своей жизни уже много раз, нередко заглядывал и в саму раскаленную реку Смородину. Не то чтобы он не боялся смерти — но привык смотреть на нее поверх щита, держать на кончике сабли. А вот так — ждать ее покорным и беззащитным, на коленях, висеть в неизвестности больше получаса на границе между волей и костяной чашей ледяной Мары… Такого кошмара он еще не переживал. Больше всего Середину сейчас хотелось выпить водки. Но до появления сего благословенного напитка оставалось еще почти полтысячи лет. Кумыс же был не крепче пива и по сознанию не бил, а мягко его обволакивал, словно обкладывал подушками. Олег пил его, пил, пил — но память оставалась все такой же ясной, а переживания — по-прежнему живыми и яркими. Прочь от восприятия откатывался не внутренний, а внешний мир. И чем дальше, тем сильнее хотелось ему убраться отсюда куда глаза глядят. Уйти, уплыть, уехать, ускакать.