Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

И хорошо. Теперь, когда бывший король умер, Ричард перестал его ненавидеть. Фердинанд был неплохим человеком, хоть и глуповатым. Такому бы тихо сидеть в каком-нибудь казначействе, а ему досталось королевство и женщина, которой он так и не стал мужем. И все-таки Фердинанд любил жену! Он даже пытался ее защищать, но Катари вернулась к Ворону, обменяв свое тело на достойную смерть для Эгмонта Окделла. Подозревал ли Оллар правду или решил, что она не смогла устоять перед непобедимым красавцем? Как бы то ни было, король смирился с тем, что Катарина принадлежит Алве, а королевство — Дораку. Фердинанд ел, спал, подписывал указы, в которых ничего не понимал, но остатки мужества и любви в нем все же сохранились. Жертва Ворона и упреки Катари их разбудили, но точку поставил разговор в Багерлее. Последний разговор.

Ричард понимал, что был несдержан, но не винил себя. Случившееся принесло Фердинанду избавление, а Катари — свободу. Правда, оставалась политика… Смерть бывшего короля, так и не признавшего свое мужское слабосилие, развязывала руки ноймарской своре и бросала тень на Альдо. Сплетникам не объяснить, что Ракан не унизит себя убийством пленника, им ничего не объяснить, хотя последнему глупцу очевидно, что убивать Оллара после суда не было никакого смысла. Наоборот…

— Дикон, куда это ты? Доброй ночи, брат Пьетро. — Робер. Стоит в прихожей около Кракла, рядом Сэц-Ариж держит плащи. Мокрые, значит, на улице дождь…

— Мир тебе, Робер Эпинэ, — пробормотал монах, в который раз вызвав у Дикона школярское желание подставить олуху с четками подножку.

— Я должен срочно уехать. — Только бы Пьетро не проболтался, куда и зачем, иначе Иноходец не отвяжется. Святой Алан, они с Катари должны наконец объясниться без свидетелей!

— Госпожа Оллар хочет знать о последних днях своего супруга, — проблеял несносный монах. Болтливая бестолочь.

— Понятно. Ричард, можно тебя?

— Конечно. Брат Пьетро, подождите. — Сейчас заявит, что тоже едет. Конечно, ведь Катари — его кузина. — Робер, я должен все ей рассказать.

— Не все. — Седина Эпинэ сегодня особенно била в глаза. Белая прядь надо лбом давно стала привычной, после суда седыми стали и виски. — Дикон, я тебя прошу… Будь побережней. Не трогай Фердинанда, бедняга отмучился, и ладно. Не дай Создатель никому получить больше, чем можешь поднять…

— Робер, знаешь, — Дикон оглянулся — Пьетро перебирал свои четки, Сэц-Ариж отдал плащ сюзерена лакею и отошел к камину, то ли из вежливости, то ли просто замерз, — я тоже так думаю… Фердинанд на Наля походил, такой же тюфяк… Оллары даже не ординары, от них нельзя требовать того же, что от эориев или хотя бы от полукровок.

— А кто, по-твоему, Карлион? — Робер даже возражал устало, и Ричарду внезапно стало его жаль. — А младший Тристрам? Да и к Реджинальду ты несправедлив — твой кузен был и преданным, и смелым, и умным…

— Ты не понял, — запротестовал Ричард, — то есть я не то хотел сказать. Я любил Наля… Очень. Только смерть не повод для лжи. Наль смотрел на все как… как чиновник, а не как эорий. Без жертв побед не бывает, а Наль хотел, чтобы все вышло само собой. Он не верил в будущее Талигойи, не видел за мелочами главного, всего боялся… Ты знаешь, что он любил Айрис?

— Я догадался. И все-таки не говори о Фердинанде правды. Того, что ты считаешь правдой, мы ведь Оллара почти не знали. Видели сперва короля, потом пленника, а Катари он приходился мужем. Он спас ее из Багерлее…

Мужем и женой Катари и Фердинанд так и не стали, но Робер этого не знает. И не узнает — по крайней мере, от Ричарда Окделла.

— Я не стану говорить про Оллара плохо, — пообещал юноша, — но все случилось из-за нашего разговора… То есть Фердинанд и раньше собирался покончить с собой, только не решался.

— Дикон, есть вещи, которые мужчина должен нести сам. В крайнем случае доверить священнику. Некоторым исповеди помогают.

— Создатель — гайифская выдумка! С ее помощью разрушили Золотую Анаксию. Ты же знаешь…

— Мне некогда знать, — отмахнулся Иноходец. — Наши ви́ны, Дикон, принадлежат нашей совести, нельзя их перекладывать на других. На тех, кто нас любит и кого любим мы. Пусть Катарина узнает, что Фердинанд умер как мужчина и дворянин. Сам принял решение и сам его исполнил, и все. Знаешь что… Оставайся, а врать предоставь мне. Сейчас я нужен Альдо, но завтра с утра я съезжу в Ноху.

А ведь Робер на этот раз прав во всем. На суде Катарина крикнула мужу, что за все, что творилось в Талиге, в ответе они — король и королева. Фердинанд понял и покарал себя сам. Ему было непросто, но он решился. Первый мужской поступок после того, как Катари вернулась к Ворону. Вчерашнее перешедшее в крик молчание это доказывает. Фердинанд набивался на ссору, чтобы укрепить себя в принятом решении. Он был слишком слаб, чтоб наложить на себя руки, хоть и считал себя обязанным оставить живых в покое. Ему был нужен толчок, он его получил, наговорив дерзостей сыну Эгмонта. Не очень благородно, но в таком положении лицо сохраняют лишь избранные.

— Я скажу… твоей кузине, что Фердинанд был спокоен, как человек, принявший решение, — пообещал Ричард. — Ты мне для этого не понадобишься. Это мой долг, такой же, как опознание тела.

Граф Ченизу выбрался из конных носилок и помог выйти закутанной в плащ даме. Впереди уныло мокла площадь, за ней темнело Нохское аббатство. Моросил дождик, ветер наскакивал на вышедших в ночь чудаков разыгравшейся мокрой кошкой. Было легко и тревожно, как перед дуэлью или абордажем.

— Любовь моя! — окликнул спутницу Марсель. — Мне нужно не меньше получаса после полуночи. У вас найдется столько грехов?

— Найдется, — заверила Марианна. — Если нужно, я буду исповедоваться до утра. Могу упасть в обморок.

— Не надо. Вам почудилось что-то страшное, а вы ведете… немного беспорядочную жизнь. Я рассчитывал на ваши ласки, а вы повлекли меня в монастырь. На глазах мужа и толпы гостей, да еще под дождь! Брр…

— Брр! — повторила Марианна голосом, способным воспламенить самый мокрый из булыжников. — Давайте руку, посол, и ничего не бойтесь.

— Хорошо вам советовать, — буркнул Валме. — Вы вернетесь домой и ляжете спать.

— Лягу, — проворковала баронесса, — и вы ляжете. Чего мы ждем?

— Ничего.

Ноху стерегут и снаружи, и изнутри, пусть смотрят, как кавалер с дамой стучатся в привратницкую. Гостям не нужна Внутренняя Ноха с ее узниками и кардиналами, им подавай исповедника! Вернее, не «им», а ударившейся в набожность куртизанке, притащившей с собой недовольного кавалера.

Марсель подвел грешницу к крыльцу и в меру настойчиво постучал. Свет в решетчатом окошке мелькнул тотчас. Негромкий отрешенный голос спросил, в чем дело. В ответ Марианна всхлипнула. Достаточно убедительно.