Людмила Астахова - Дары ненависти

Она застегнула последнюю пуговку и спокойно налила себе вина в чудом уцелевший бокал. Тщательно прополоскав рот, сплюнула на ковер и сухо ответила:

«Да пошел ты со своими угрозами, шурианский ублюдок. Чем ты теперь-то меня напугаешь? Когда твое корыто доползет до Синтафа, завтра? Ты высадишь меня, где условлено, а потом заберешь там, где задумано. Ролэнси тебе за это заплатило – и даже сверх того! А если ты недоволен премией, все претензии к Конри. Он тебе потом еще накинет».

«Как заговорила! – огрызнулся Нимрэйд. – А недавно и пискнуть боялась. Ролфийская сука. Ты сдохнешь в камере Мэйтагаррского замка, а я все равно останусь в выигрыше. Ты не вернешься».

«Вернусь».

Да. Вот теперь Грэйн действительно должна была победить и вернуться. Хотя бы затем, чтоб швырнуть к ногам Священного Князя эту ползучую тварь-графиню, за которую уже сейчас пришлось заплатить такую цену. А еще – доказать им всем, что у отправленной в расход приманки тоже могут оставаться зубы. Обязательно, непременно вернуться. Только так – иначе она больше не ролфи.

Она заснула, хотя была уверена, что не сумеет сомкнуть глаз. Заснула, потому что ей нужны были другие силы, кроме этих, дарованных подавляемым бешенством. А во сне к Грэйн пришел волк. Склонился и согрел теплым дыханием ее волосы. И Грэйн, обняв священного посланца за шею, уткнулась лицом в серебристый мех и наконец-то разрыдалась. Боги с ней. Она все-таки ролфи. А значит – все у нее получится.

Херевард Оро, Благословенный Святой Тив

Сила – это вера, а Вера – это сила.

По крайней мере, для диллайн, для эсмондов. И если называть Верой признание чего-нибудь истинным без фактов, логики и доказательств, лишь на основании внутренней уверенности, то для того, чтобы верить, диллайн не требовалось даже ее – этой уверенности. Диллайн нет нужды надеяться и ожидать того, чего до конца не знают и не видели, ибо знают и видели. Почти тысячу лет подряд душа тива Хереварда регулярно касалась Божественного, глазам являлись подлинные чудеса, и сам он творил почти невозможное только потому, что верил.

Для обыкновенного прихожанина-полукровки тив Херевард всего лишь стоял коленопреклоненный перед алтарем. Диллайн видели погруженного в молитвенный транс эсмонда. И не более десятка посвященных ощущали Присутствие.

Тив Херевард разговаривал с богом. Один-одинешенек посреди ослепительной белизны всепроникающего Света и абсолютной непроглядной Тьмы. Наедине с Предвечным.

Вера – есть Сила. Тот, кто родился с волшебством, текущим в жилах вместе с кровью, а таких осталось непростительно мало, проверяет на себе эту неопровержимую истину каждый день и каждый час своей жизни. Все восхитительно просто – чем крепче твоя вера, тем сильнее магия.

Это как научиться ходить – сначала ребенок делает первый робкий шажок, потом второй, и каждый последующий шаг внушает убежденность в своем умении. И совершенствоваться можно даже в таком простом искусстве, как ходьба, ведь гуляют же канатоходцы на головокружительной и смертельной высоте, храня равновесие, и часто словами не выразить идеальную гармонию движений, свойственную знаменитым оперным танцорам[18].

Вера тива Хереварда с каждым прожитым годом становилась все неистовей, а следовательно, росло и его могущество, которое он являл народу, как то самое вожделенное доказательство истинности веры.

Закончив молитву, эсмонд вздохнул, одновременно смертельно тоскуя о прерванном Единении и радуясь избавлению от невыносимой тяжести Присутствия Предвечного. Не открывая глаз, тихо молвил стоявшей неподалеку женщине:

– Дай мне руку твою.

На ощупь кожа на ее ладонях был грубой. У праздной аристократки не бывает таких мозолей. Возможно, портниха.

– О чем ты просишь, дитя мое?

По сравнению с Херевардом они все дети или даже внуки-праправнуки. Не только по возрасту, но и по количеству жизненного опыта.

– Об исцелении, Благословенный, – всхлипнула женщина. – Я слепну, и лекарь говорит, что следующего снега я не увижу.

– Сколь сильна твоя вера, дитя мое?

– Я верую! Верую!

Ладонь стала влажной от страха и волнения. Э, нет! Так не пойдет! Верящий не боится и не сомневается.

– Каждый сам мостит свою дорогу к Предвечному. Чем шире и крепче она, тем проще и быстрее дойти. Сквозь сомкнутые губы в рот вода не попадет, а в зажмуренные глаза не просочится свет. Широка ли твоя дорога? Разверзнуты ли уста? Раскрыты ли глаза?

Голос тива в полнейшей тишине звучал громовым раскатом. Чудилось, что слова, которые каждый из присутствующих в храме слышал за свою жизнь не одну тысячу раз, пишутся в воздухе огненными письменами.

Не только у слепнущей женщины вопрошал Благословенный Святой Тив, но у всех молящихся без исключения.

– Сильна ли твоя вера?

– Да, тив.

Сказала, точно отрезала! Так же уверенно, как режет, должно быть, ткань по лекалу. И это правильно!

– Да исполнится.

И уже спустя три минуты храм огласил восторженный рев толпы, на глазах у которой свершилось чудо. Прозревшая рыдала от счастья, вознося искренние и громогласные благодарности Предвечному за дивное исцеление, а заодно укрепляя в вере народ.

А тив Херевард чувствовал себя… нет, не исполненным невероятной для смертного силы, он чувствовал себя виноватым и обманутым. На то были причины.

Теплое вино с корицей из рук аннис Итэль – это что-то удивительное. Предвечный даровал этой женщине способность превращать любую приготовленную ею пищу или питье в подлинное наслаждение. А может быть, она просто знала какие-то тайные поварские рецепты.

Херевард пригубил ароматное вино и даже зажмурился от непередаваемого удовольствия.

– Итэль, вы сегодня сами себя превзошли.

Сладкое пряное пламя медленно растекалось по жилам.

– Я всего лишь попыталась соответствовать уровню. Это вы сегодня были неподражаемы. Саннивский Храм еще не видел более благочестивого действа. Браво, тив Херевард!

– Ох, Итэль…

Эсмонд поморщился, словно от резкой головной боли, и решительно отставил в сторону бокал с вином. Его личная чаша терпения окончательно переполнилась.

– Все очень плохо, гораздо хуже, чем еще совсем недавно казалось.

Голос у тива был таков, что расслабленно лежавшая на низком диване дама-аннис сначала перестала улыбаться, а затем и вовсе встала с удобного ложа.

– Что вы хотите этим сказать, Благословенный?

– Сегодня… в храме… это были крохи былой силы, это было… жалко и убого… – прошептал Херевард. – Еще век назад я бы смог исцелить, если понадобилось бы, всех присутствовавших. Всех, понимаете?! А не только одну слепую швею.