Тридцать один. Огневик - Роман Борисович Смеклоф
– Поглотители вернутся? – заржал Оливье.
– А что? – не унимался Евлампий.
– Дай ему немного пострадать, так нужно, – посоветовал хранитель.
– У нас на это нет времени, – парировал голем.
– Да? Если не поторопимся, маги сотрут нас в порошок, перемелют и разотрут еще раз на зелья, – невесело заметил Оливье. – Но из тебя даже слабительного не получится.
– Это почему это?
– Закрепит потому что.
Я не слушал их вечную перебранку, меня уносило в прошлое. В далёкие дни, почти растворившиеся и исчезнувшие в чулане памяти. Всю юность я провёл вне дома. Меня раз за разом отправляли на новые, глупые и совершенно невыполнимые задания. Несчастного парня, который всегда хотел лишь одного – вернуться на родину.
Когда я только попал в академию волшебства, меня переполняли злость, тоска и даже ярость. Я застрял совсем один среди совершенно чуждых мне волшебников. Их поведение, невыносимое всезнайство, даже манера разговаривать, не говоря уж о бестолковых традициях, жутко бесили. Особенно раздражала привычка веселиться в определенные дни. Глупо? Вовсе нет. Я даже привык, но полюбить не смог. Суета, толчея, незнакомые чародеи. Все улыбаются. Выдавливают из себя радость. Стремятся с каждым встречным поделиться нелепым восторгом. Я вспомнил самый первый праздник…
Глядя на распахнутые настежь ворота академии, я сморкнулся на клумбу с розами и перекинул метлу в другую руку.
Сегодняшний день огорчал меня особенно. Время соединения. Последняя пятница каждого месяца. Безумные родители-маги посещают своих сумасшедших волшебных отпрысков.
Я вздохнул. Дело не в том, что меня никто никогда не навещает. Я и не студиозус, я дворник. Да и то глупость, кто же пустит сюда кучу оборотней. Меня одного, по словам профессоров, уже слишком много. Я и так топчу священную землю одной из старейших академий тридцати миров грязными, вонючими лапами.
Я задержал дыхание. Хотелось плюнуть и вздохнуть одновременно. Пришлось задуматься, и сделать нелегкий выбор. Сначала я глубоко обреченно вздохнул, а потом смачно плюнул. Закинул метлу на плечо и побрёл в свою каморку.
Ненавижу праздники! Довольные сытые хари, обременённые магическим могуществом. Я невольно потёр черную цепь на шее. Мне бы чуточку волшебства, хоть капельку. Я бы показал напыщенным чароплетам, что тоже достоин уважения.
Распахнув пинком дверь, я, пригнувшись, ввалился в свою каморку и бросил метлу в угол.
Сильней всего бесило, что отменили привычный завтрак, а заодно обед и ужин. В честь времени соединения устраивают фуршет на свежем воздухе. Столы выставляют во двор, и все желающие могут полакомиться аппетитными деликатесами.
Я облизнулся.
Только мне там появляться запрещено. Маги не потерпят оборотня, шляющегося между их волшебных особ и, как они говорят, распространяющего блох.
Завалившись на соломенный матрас, я уставился в потолок.
Почему магам так везет? У меня нет и четвертинки того, что есть у них, и никогда не было. Словно я и не родился никогда, а сразу стал несуразным юношей. Появился в отгороженной от тридцати миров закрытой резервации неведомо откуда. Будто колдовством – без нежности и ласки. Признаться честно, у меня никогда не наступит времени соединения. Оборотней женского пола не бывает. Мы выбираем пару, но после появления ребенка расстаёмся. Если рождается мальчик, его оставляют отцу. Если девочка, матери. Мы не ходим на семейные пикники, держась за руки. По крайней мере, так мне рассказывали. До того, как покинул резервацию, я вообще не встречал женщин.
Я зажмурился.
Никогда не видел мамы. Не могу сказать, что мне её не хватало. Я рос среди таких же диких, неухоженных волчат, как сам, и только покинув родной лес, понял, насколько жалок мой маленький мирок.
Почему нас разделяют? Не знаю. Говорят, так было всегда. Нельзя же вырастить чудовище в нормальной семье. Да и не хотят женщины кормить и воспитывать оборотней.
Со двора раздались радостные вопли. Начали прибывать гости. Я с силой стиснул веки. Целый день лежать и слышать их веселье и счастливую болтовню. Завидовать и умирать от голода. Ненавижу! Меня передёрнуло. Сглотнув собравшуюся слюну, я повернулся набок, лицом к стене.
Пусть я рос без матери, отец меня любил и любит до сих пор. Всегда присылает письма, но возвращаться я всё равно не хочу. Почему? Я не такой, как другие оборотни. Чужой даже среди них. Да и чудес хочется.
Я не страдаю от одиночества. Подумаешь, мама! Видел я, как они детей тряпками лупят. Зачем мне такая. Мне и так хорошо. Хочу, лежу. Хочу, хожу. Хочу – двор мету. Кормят, поят. Я втянул воздух ноздрями. Во двор выносили блюда для фуршета, и аромат проник в мою каморку. Через маленькое, разбитое окошко пленительные запахи пробрались в нос, проскользнули в горло и тяжелой пустотой упали в желудок. Кормят и поят, но только не в день соединения.
Мне никто не нужен. Я сам по себе везде и всегда. Меня окружают, но не замечают чародеи, а я не вижу их. Мы живем в разных мирах. Они стоят у источника магии, а я по-прежнему прозябаю в резервации. У них есть мамы, а у меня только голод. Ударив кулаком в стену, я поднялся. Благоухания заполнили каморку и кружили голову.
Я с ненавистью уставился в окошко. Сбежать бы, пошляться по Черногорску, но нельзя. У академии есть ответственность перед жителями столицы, а голодный, без дела шатающийся оборотень – очень безответственно. По крайней мере, так говорит директор академии.
Встав на колени, я прислонился лбом к холодному стеклу. У распахнутых ворот волшебница обняла тощего студиозуса. Без магии, рукой погладила сына по голове, с гордой нежностью рассматривая повзрослевшее лицо.
Я прикрыл глаза. Меня никто ни разу не гладил по голове. Конечно, кому может прийти в голову приласкать оборотня. Какая чушь! Мне этого не надо. Чуть откинув голову, я тихонько стукнулся в стекло лбом. Обойдусь без нежностей.
В ворота прошёл чародей средних лет с маленькой дочкой. Я видел их раньше. Его жена недавно стала волшебницей и поступила в академию. Редкий случай. Даже у меня появилась крошечная надежда, что когда-нибудь и я стану магом. Глупости, конечно!
Девочка отдала маме букет цветов и обняла за колени.
Я отвернулся. Проглотив ставший в горле ком. Бессмысленные нежности, мне бы поесть. Я так и стоял, глядя в грязный угол на метлу. Представляя горячее мясо, овощи и горы разных вкусностей, но в глазах стояли слезы. Даже проклятый голод в недоумении отступил. Он не проиграл.
