Пик затмения (СИ) - Сойфер Дарья

– Вы – из Союза Четырех? – выпалила она.

– Что ты спрашиваешь? – Нанду встал рядом и тоже склонился над пленником. – Так он тебе и сказал!

Но вождь лениво осклабился, как будто его не связали и не искололи только что, а уложили на постель из лепестков роз.

– Я – лев, – гордо произнес он. – Что мне какой-то союз… Играйте, детки, веселитесь. Каждый имеет право провести последние минуты с удовольствием.

– Поугрожай еще! – разозлился Нанду и запихнул кляп обратно. Потом отвел Мару в уголок и, опасливо покосившись на вождя, шепнул: – Может, правда, свалим? Ритуал уже начался, мы свое дело сделали. А то сейчас придет за ним кто-нибудь, и нам крышка… Нам теперь по-любому крышка…

– Плевать.

– Дипломатический скандал… Дзагликашвили нас убьет! А Вукович? Твой отец? А если нас исключат… – Нанду схватился за голову. – Черт!

– Да неважно это все! – воскликнула Мара. – Мы облажались!

– А я о чем!

– Не поэтому! Сам подумай! Все было слишком просто! Он сидел тут и спал, как мешок с мясом! Если бы он был нужен на ритуале, неужели его бы оставили здесь одного?

– Ну, он лев, а все кошачьи делают, как им хочется…

– Он – лев… – ошарашено повторила Мара и округлила глаза. – Он – лев! О, Господи, он же лев!!!

– До тебя только что дошло?

– Он – лев, Нанду! У львов самцы нужны для красоты! – она вспомнила фильм из коллекции Брин. – Они же просто спят и первыми едят добычу! За все остальное отвечают самки! Львицы – вот сила прайда!

– Эш… – догадался бразилец. – Вот почему она не сидит тут и не защищает своего муженька! Она на ритуале!

Мара глянула на часы с барометром, потом выбежала из палатки. Затмение еще не закончилось, а только-только вошло в пик.

– Бежим! – бросила она и сорвалась с места.

Неслась, не видя ничего вокруг. Внутренности скрутило в узел, нервы звенели, как тетива. Он не знала, что делать. Ни плана, ни идей, – пустота. Кровь пульсировала в висках, привкус ржавчины разлился во рту. Джо, Брин, Имагми… Спасти их. Только спасти. Но как?..

И вдруг все замедлилось. Медовые сумерки затмения превратили пространство и время в желе, и Маре показалось, что с каждым движением она увязает только глубже. Что руками и ногами приходится пробиваться сквозь густую массу, прикладывая вдвое больше усилий.

Он будто была собой – и при этом видела себя со стороны. Вот они с Нанду приближаются к костру. Вокруг плотное людское кольцо. И только слышатся барабаны, гундосое монотонное пение, от которого впадают в транс. Душат горькие запахи: дым густой, белый, в огне травы и смолы. Она протискивается, толкает локтями, но ее сдавливают только сильнее. Тиски сжимаются, лишая возможности дышать, лицо вдавливают в мокрую от пота футболку между чьих-то лопаток.

Она хочет кричать, позвать Брин, Джо, предупредить. Но голоса нет – изо рта вырывается хрип. Шею режет что-то: шнурок, веревка? Ее душат? Это конец?..

С трудом выдирает руку, зажатую чужими телами, поднимает к горлу, пытается освободиться. Нет. Это всего лишь ее кулон. Подарок Имагми.

Это знак твоего рода – ты должна знать, что всегда сможешь черпать силы из крови своих предков.

Сэм… Он бы справился, его медведь разогнал бы костер и разметал угли. Как видел во сне Джо: белый медведь, который идет сквозь огонь, превращая жар в иней. А вдруг?.. Вдруг Джо приснился не Сэм Нанук, а она, Мара? Вдруг это ей суждено затушить большой костер? В ней течет кровь не только орлов.

Она сжала костяную фигурку так, что острые края впились в кожу. Вскинула взгляд в небо – на крохотном лоскутке, что оставили ей чужие спины, висело солнце. Его приглушенный свет жег глаза, маска сдвинулась к краю. Еще секунда – и будет слишком поздно…

Сэм, помоги. Я из рода Нануков, и я надену твою шкуру.

Одежда натянулась, и громкий треск ткани заглушил ритуальное пение. Людские спины, головы опустились вниз, кулон снова впился в шею – но вот шнурок лопнул, и костяная фигурка исчезла у ног. Сотни глаз повернулись к ней, белые, черные, смуглые, разрисованные краской лица поднялись, как по команде. Но смотрели они не на солнце, нет. На нее.

– Мара… – откуда-то издалека донесся оклик Нанду.

Она не обернулась. Она вытянула шею, обросшую густой белой шерстью, и издала рев, эхом разнесшийся по саванне. Стихли барабаны, стихло пение. Пляска вокруг костра остановилась, и в тишине было слышно, как потрескивают поленья, выпуская снопы искр.

Гигантский реликтовый медведь опустился на землю Ишаша. Толпа в испуге расступилась, взметнулись птицы. Белые лапы величественно ступали по примятой траве, черные глаза гипнотизировали пламя.

От круга избранных отделилась фигура, темной молнией метнулась в сторону и львицей прыгнула на медведя. Длинные когти впились в шкуру, сквозь мех пронзили кожу, терзая плоть. С рыком сомкнулись челюсти на загривке, и белая шерсть окрасилась кровью. Но Мара не чувствовала боли, не видела соперника. Перед глазами было пламя. Безжалостное, всеядное, смертоносное. Шрамы на шее болели, как никогда, удавкой тянули ее назад. Страх, животный и парализующий, охватил все тело.

И тут она услышала хлопанье крыльев. Черный ворон и белая чайка летали над ней, нападая на львицу. Атаковали, клевали, раздирали когтями. Они защищали ее – Имагми и Нанду – хотя один удар Эш мог стать для них последним.

Мара встала на задние лапы, стряхнула львицу, как пиявку, и с ревом бросилась в огонь. Не закрывала глаза, заставляла себя смотреть – и разбрасывала поленья и угли, топтала, стараясь не чувствовать запаха паленой шерсти. Подушечки лап жгло, но боль перестала иметь значение. Все перестало. Она – и огонь. Давние враги сошлись снова, и на сей раз победила Мара.

Краем глаза она видела, как к ней бегут животные. Избранные, которых она пыталась спасти, набрасывались со всех сторон. Крокодил, волк, гиена, лиса… Зачем? Дураки! Для вас же все! Чтобы вы могли жить!

Бурый медведь, старый добрый Джо, бросился наперерез и одним ударом отшвырнул сразу двоих. С рыком вырвалась из толпы мохнатая овчарка, и спустя мгновение лисья тушка была примята к земле. Зигзаком мелькнул в траве мангуст, поднырнул под Мару, и не успела она пожалеть о том, что когда-то считала Мбари другом, как он появился с другой стороны, сжимая в зубах змею.

Большому костру пришел конец. Погас огонь, разбитые барабаны валялись грудой мусора. От круга избранных ничего не осталось. Ритуальные маски были сняты, а люди разделились на тех, кто пытался остановить Мару и тех, кто ее защищал. Повсюду лежали, курясь дымком, разбросанные тлеющие угли. Сумерки затмения рассеялись, и привычный яркий свет солнца залил лагерь.

Львица Эш тяжело дышала, на ее морде краснела кровь. Кажется, глаз был выколот или серьезно ранен. Этого Мара не разглядела. Она отчаянно искала глазами Брин. Пыталась подключить обоняние, но ноздри забились тяжелым запахом гари и мяса, различить в этой вони тонкий аромат цветочных духов было почти невозможно.

Песца не было видно, белой макушки тоже. Мара обошла костер и уже решила, что Брин отсиживается где-нибудь в палатке, как вдруг увидела поодаль безжизненное тело девушки. Смуглая кожа, черные волосы, индейская одежда – и слишком светлые ладони.

Что-то екнуло внутри, Мара приблизилась, потянула шею и аккуратно толкнула девушку. Тело перевернулось тряпичной куклой, волосы упали с лица… Разводы грима, краски для волос не могли скрыть знакомых черт. Брин. Это была Брин…

Мара сбросила шкуру, и голая, в саже, запекшейся крови, упала на колени рядом с подругой. Пульс! Есть пульс! Ну же, милая, дыши! Открой глаза!

– Помогите! – гарь заполнила легкие, голос хрипел и срывался. – ДЖО! Помогите!

Люди бежали со всех сторон. Джо, Нанду, Имагми, Мбари, Зури… Дзагликашвили, завернутая в простыню.

– Брин, открой глаза! Бриндис! Все хорошо, все кончено, только очнись!..

На плечи Мары упала какая-то тряпка, и девочка машинально завернулась.

– Тамрико, отойди… Сейчас будут врачи, отойди, тебе не надо это видеть… Ты ранена?..