Рэй Брэдбери - О скитаньях вечных и о Земле

Похожая на почерневшую египетскую мумию, она молча лежала у стены, и только в глазах порой вспыхивали озорные искорки.

За завтраком, около четырех, ее торжественно провели к столу и водрузили, как застывшую восковую куклу.

Молодежь без устали веселилась, все чаще прикладываясь к хрустальной чаше. По мутному блеску оливковых глаз, плутоватому выражению удлиненных лиц, с которых в беспорядке свисали спутанные бронзовые пряди волос, по развинченным движениям нетрудно было догадаться, что все они мертвецки пьяны. Их полудетские угловатые фигуры извивались, сплетались друг с другом, и уже невозможно было отличить мальчика от девочки. Ветер завывал сильнее, нестерпимо ярко светили звезды, танцующие вихрем проносились мимо, от шума закладывало уши, возлияния достигли наивысшей точки.

Во все глаза Тимоти глядел на эту вакханалию. Мимо него мелькали лица, много-много лиц.

– Послушайте!

Наступила тишина. Далеко-далеко часы на городской площади медленно отбивали удары, возвещая новый день. Праздник подходил к концу. В такт бою часов все нестройно затянули старинные песни. Тимоти никогда не слышал их раньше, да и немудрено – им было больше четырех столетий. Взявшись за руки, в неспешном хороводе пришельцы пели, и в их усталом хоре незаметно растворился и умер последний отзвук утреннего боя городских часов.

Пел и Тимоти. Он не знал ни слов, ни мелодии, но слова сами просились на язык, а высокий чистый голос плавно и легко выводил незнакомые звуки. Он поднял взгляд на закрытую дверь комнаты наверху, слева от лестницы.

– Спасибо тебе, Сеси, – прошептал он. – Я больше не сержусь не тебя.

Скованность покинула Тимоти. Его губами, голосом, языком управляла Сеси, и он не противился сестре.

В прихожей раздавались слова прощания, шуршание, шелест надеваемой одежды. Ма и Па, стоя у дверей, пожимали руки и целовали каждого из отбывающих… На востоке алело небо. Ворвался холодный ветер.

Тимоти чувствовал, как его вселяют в одно тело за другим. Вот Сеси впустила его в голову дядюшки Фрая, и он выглянул наружу из-под кожи его изрезанного морщинами лица, затем в шорохе листьев взмыл над домом и пробуждающимися холмами. Потом в шкуре кузена Уильяма бежал, припадая к раскисшей от дождя земле. Шерсть на загривке встала дыбом от утреннего холода, красные глаза загорелись недобрым блеском, перемахнув через лощину, он исчезал вдали от дома…

Неожиданно он почувствовал себя камешком, который нес во рту дядюшка Эйнар. Взлетев, они провалились в мохнатые грозовые облака, черной паутиной окутавшие небо. А потом – потом он почувствовал, что вернулся домой, и на этот раз уже навсегда. Таким же, как и был.

Уже почти совсем рассвело, кто-то из оставшихся обменивался поцелуями, со слезами жалуясь, что все меньше и меньше остается им места в мире. Когда-то ни один год не обходился без таких встреч, а теперь протекали десятилетия…

– Не забудьте! – прозвучал чей-то голос. – Встретимся в Салеме в 1970-м.

Салем. В затуманенном мозгу Тимоти отложились эти слова. «Салем, 1970-й». Опять соберутся все, все, все. Дядюшка Фрай и древняя, как мир, Пра в погребальных одеждах, и Ма, и Па, и Эллен, и Лаура, и Сеси, и еще многие другие! А он? Уверен ли он в том, что доживет до нового Возвращения?

Все исчезло в блеске последней молнии. Исчезли и черные ленты, и крылатые существа, и увядшие листья. Смолкли все звуки, то грозные, то жалобные, то манящие, летящие никуда и ниоткуда. Рассеялись полночные грезы, беспокойные сны. Ночным безумствам пришел конец.

Ма захлопнула дверь. Лаура взялась за метлу.

– Прибираться будем вечером, – остановила ее Ма. – Сейчас нам всем нужно выспаться.

И семейство разбрелось на ночлег – кто в погреб, кто наверх. Понурившись, Тимоти побрел в гостиную. Со стен безжизненно свисали черные ленты. У зеркала он остановился и увидел в нем себя – замерзшего, дрожащего, бледного.

– Тимоти, – услышал он голос Ма. Она подошла и коснулась рукой его лба.

– Сынок, мы все тебя любим. Не забывай об этом. Очень любим. Пускай ты не такой, как мы, пускай нам однажды придется расстаться. – Она нежно поцеловала Тимоти в щеку. – Если тебе суждено умереть, уж мы позаботимся, чтобы никто не тревожил твой покой. Ты уснешь вечным сном, а я каждое Возвращение буду тебя навещать и переносить в местечко поукромнее.

Дом спал. Над холмами пронесся ветер, закрутив на прощание в своих объятиях черных летучих мышей, и их пронзительный тоскливый крик отозвался эхом далеко в округе.

Тимоти поднимался наверх по лестнице, медленно пересчитывая ступеньки, из глаз у него катились огромные слезы, оставляя на пыльных щеках светлые влажные дорожки.

Брэдбери Рэй

Жила-была старушка

Рэй Бредбери

ЖИЛА – БЫЛА СТАРУШКА

Перевод Р. Облонской

– Нет – нет, и слушать не хочу. Я ужо все решила. Забирай свою плетенку – и скатертью дорога. И что это тебе взбрело в голову? Иди, иди отсюда, не мешай: мне еще надо вязать и кружева плести, какое мне дело до всяких черных людей и их дурацких затеи!

Темноволосый молодой человек весь в черном стоял, не двигаясь, и слушал тетушку Тилди. А она не давала ему и рта раскрыть.

– Слыхал, что я сказала! Уж если тебе невтерпеж со мной потолковать, что ж, изволь, только не обессудь, я покуда налью себе кофе. Вот так-то. Был бы ты повежливее, я бы и тебя угостила, а то ворвался с таким важным видом, даже и постучать-то не подумал. Будто это он тут хозяин.

Тетушка Тилди пошарила у себя на коленях.

– Ну вот, теперь со счету сбилась – которая же это была петля? А все из-за тебя. Я вяжу себе шаль. Зимы нынче пошли страх какие холодные, в доме сквозняки так и гуляют, а я старая стала и кости все высохли, надо одеваться потеплее.

Черный человек сел.

– Этот стул старинный, ты с ним поосторожней, – предупредила тетушка Тилди. – Ну, давай, что ты там хотел мне сказать, я слушаю со вниманием. Только не ори во всю глотку и не смей таращить па меня глаза, какие – то в них огоньки чудные горят. Господи помилуй, у меня от них прямо мурашки бегают.

Фарфоровые, расписанные цветами часы на камине пробили три. В прихожей ждали какие-то люди. Неподвижно, точно истуканы, стояли они вокруг плетеной корзины.

– Так вот, насчет этой плетенки, – сказала тетушка Тилди. – В ней добрых шесть футов, и, видать, корзина эта не бельевая. И нести ее вчетвером просто смешно, она же легкая, как пушинка,

Черный человек наклонился к тетушке Тилди. Он словно хотел сказать, что скоро корзина уже не будет такой легкой.

– Погоди, погоди, – задумчиво сказала тетушка Тилди. – Где ж это я видала такую корзину? И вроде бы не так уж давно, года два назад. Сдается мне… А. вспомнила. Да это же когда померла моя соседка миссис Дуайр.