Джудит Тарр - Владычица Хан-Гилена

Илариос задерживался. Элиан долго ждала его в башне. Но это место было приятным: башня возвышалась над городом, в нижней ее части располагалась библиотека отца. Выбрав наугад книгу, Элиан поднялась по длинной винтовой лестнице.

Наверху находилась комната, которая не так давно была учебным классом и снова станет им, когда дети Халенана вырастут настолько, чтобы сменить няню на наставника. Мебель была старая и порядком износившаяся, но крайне удобная. Обстановка вызывала у Элиан множество воспоминаний. Самый высокий стул принадлежал ей, потому что она была самой маленькой, а также потому, что только у него было обитое сиденье, хотя обивка давно, затвердела и выступала буграми. Усевшись на него, Элиан вспомнила своим задом каждую впадинку и выпуклость.

Она облокотилась на тяжелый, потемневший от времени стол. Его потрескавшаяся поверхность была покрыта вырезанными именами утомленных учеников, в основном княжеских отпрысков. Надпись «Халенан» повторялась чаще всего и была вырезана не одной рукой, а девятью разными, как всегда утверждал Хал, хотя первый из Халенанов вряд ли учил здесь буквы: этот бродяга пришел в Хан-Гилен, не имея ничего, кроме своего имени, меча и дара колдовства. Хал еще раз вырезал старинное имя, доведя число до десяти и сломав при этом свой не лучшего качества кинжал.

Пальцы Элиан пробежали по буквам, затем скользнули по изрезанной деревянной поверхности к яркому блеску чуда. Оно было похоже на удивительную инкрустацию в виде золотого солнца. Но ни один золотых дел мастер не мог поместить его здесь, ибо подобный блеск выглядел неуместно среди детских каракулей. Сам того не желая, его сотворил Мирейн спустя недолгое время после смерти матери, когда сила и вспыльчивость кипели в нем и делали его горе ужасным. Задетый за живое какой-то незначительной мелочью — репликой Халенана или выговором наставника, он восстал, и сила его взыграла и воспламенилась. В последний миг ему удалось совладать со своей яростью, но сила, которая натолкнулась на препятствие, была настолько велика, что не могла более находиться в нем, и оставила свой след, вырвавшись наружу.

Элиан стремительно встала и отошла от стола. Высокие узкие окна прорезали стену, впуская холодный солнечный свет. Она опустилась на колени возле крытого очага, в котором были аккуратно сложены дрова, словно в них ежедневно нуждались. Хотя кремень и огниво по-прежнему находились в нише, Элиан призвала искорку силы, задержала ее в руке, пока не почувствовала жжение, и положила ее на дрова. Красно-золотые, как ее волосы, язычки пламени взвились вверх и заиграли красными, желтыми и голубоватыми огоньками.

Теплая волна омыла лицо Элиан. Она забыла про книгу, лежащую на столе; глаза ее неотступно следили за танцем огня. Язычки пламени сплетались, образовывая картины прошлого, настоящего и будущего. Какой-то уголок ее разума сопротивлялся, протестовал. Остальная часть пребывала в спокойном ожидании. Это были мирные видения, без тени страха. Анаки и новорожденная Элиан — маленькая головка, покрытая светлым пушком, и гладкая темноволосая. Анаки глубокомысленно и таинственно улыбалась, прекрасная в своей простоте. Князь Орсан и его супруга, отбросив свое княжеское высокомерие, смеялись, постепенно пододвигаясь все ближе друг к другу и забыли о смехе, когда их тела соприкоснулись. Илхари с серым жеребцом Хала на зеленом лугу, серебро на огненно-золотом.

Элиан покраснела не только от жара, исходящего от очага. Это, конечно, были видения, но ее всегда учили тому, что пророк может воплощать в форму то, что он видел. Даже нечаянно.

Резко, почти гневно она прогнала видение сенелей. Огонь был огнем, не более того. Никаких видений. Никаких страстных желаний.

«А чего страстно желаешь ты?» — издевался над ней внутренний голос. Огонь усилился и сам принял форму. Один раз и еще один. Темное и золотое. Император и будущий император.

Да, она — истинное дитя Халенанов. Следуя девичьим капризам, она посягнула на самое высокое. Одного она могла бы получить, сказав всего лишь слово. А второй…

Второй исчез. Возле очага стоял на коленях Илариос, все еще в платье переписчика, бледный, словно отбеленная кость; его глаза горели по-кошачьи желтым огнем. С тщательно контролируемой яростью он сорвал повязку с волос, и они рассыпались по плечам, упали на лицо.

Зубы Элиан сжались, прикусив губу. Она почувствовала вкус крови.

— Мой господин, — сказала она, — вас кто-то оскорбил?

Илариос не ответил. Она продолжала: — Вы легко выиграли пари. Быть может, слишком легко. Если кто-нибудь был с вами невежлив, вы должны простить его. Он ведь не мог знать…

Принц откинул назад волосы. Несмотря на сдерживаемую ярость, его голос звучал мягко, и это тревожило Элиан.

— Никто не выказал мне неуважения. Идея быть писцом, а не высокородным принцем… интересна: ты видишь многое, а тебя никто не замечает. Пока… — Его голос дрогнул. — Пока что-то не происходит.

Она ждала.

Илариос смотрел на свои кулаки, прижатые к бедрам. Дыхание успокоилось, но напряжение не покидало его.

— Мы получили послание. Я получил их множество с тех пор как Солнцерожденный прибыл в Хан-Гилен. Это, последнее, было коротким и деловым. И прислал его мой отец. — Он взглянул на Элиан, обжигая ее вспышкой золота. — Со всем должным уважением к его божественному величеству он считает, что господин Ан-Ш'Эндор имеет множество последователей. И он не нуждается в наследнике Асаниана. — Когда?

Элиан едва могла говорить, даже одно это слово далось ей с трудом. Он горько улыбнулся.

— О, мне не нужно уезжать немедленно. Это было бы неподобающим поступком. Мне отведено три дня на устройство дел. — А если вы не поедете?

— Мне следует помнить о том, что, хотя у меня нет родных братьев, у моего отца пятнадцать сыновей от наложниц. Все они взрослые, все честолюбивы и рвутся служить моему царственному отцу.

Элиан сидела без движения. После долгого молчания она сказала: — Вы знали, что это случится. — Знал. — Илариос разжал кулаки, сначала правый, потом левый. — Это мои единокровные братья. Есть еще четыре родные сестры. Две не замужем, они жрицы тысячи жадных божеств. Две вышли за принцев. Честолюбивых принцев. Один богат, но не сказочно, другой вообще считает себя бедным. А трон Асаниана сделан из чистого золота.

Элиан коснулась его. Под ее рукой дрогнуло живое золото, потом теплая плоть. Быстрый и сильный как барс, он схватил ее.

— Госпожа, — сказал он. — Элиан, поедем со мной.

Еще никогда в своей жизни она не была так близка с мужчиной. Тело соприкасалось с телом. Сердце прижималось к отчаянно бьющемуся сердцу. Она высвободила руки и обвила его шею. — Поедем со мной, — повторил он. Огненно-горячий, принц дрожал, но весь его гнев исчез. Элиан смотрела в его глаза, ставшие теперь солнечно-эолотыми, одновременно горящими и нежными.