Олаф Бьорн Локнит - Алая печать

– Отстали, наверное, – я пожал плечами.

– Да уж, отстали, – фыркнул нищеброд. – Верные люди рассказывают, будто Нимедово отродье папенькиных соглядатаев… Того… Да и не ездил он ни к каким Соленым Озерам. В замке за городом отсиживался, пока верные клевреты старика-папашу… Того…

– Чего – «того»? – нахмурился я.

– Семейство у них змеиное, – громко и ничуть не страшась заявил обтрепанный. В другие времена за эдакие словечки не миновать бы ему малоприятной беседы с суровыми мальчиками из Вертрауэна или Королевского Кабинета. – Поручил Коротышке отравить отца, а сам только и дожидается, как корону нацепить.

Я выудил вторую монету. Ох, надо было и прежде слушать поучения светлейшего барона Гленнора да больше разговаривать с нищими. Льют много пустых слов, но кое-какое рациональное зерно из них выудить можно.

– Коротышка – это кто?

– Ихняя поганая светлость, паук, змий и кровопивец! Герцог Эрде, кто ж еще? Наводнил город соглядатаями, порядочному человеку шагу ступить не дает! За что, спрашивается, Золли Безухого полторы луны назад казнили? Ну, нарисовал человек пятиглавую гадюку на стене, что ж такого?

Мне мгновенно вспомнилась плохо закрашенная картинка на камнях одного из домов Бельверуса. Может быть, та самая, о которой помянул нищий.

– Да, действительно, а что такого? – играя удивление, вопросил я, швыряя бродяге очередной талер. На меня обрушился целый водопад обвинений в адрес королевской власти, но, когда стал ясен смысл всего сказанного, я неприятно поежился. Было от чего.

– Золли-то, дурачок! Какой из него вор? Вот и я говорю, что никакой, ваша милость! Так, по мелочи промышлял. То куренка с лотка стащит, то кошелечек срежет, и ведь непременно попадется. Четыре года назад от стражи усекновение уха получил, чтоб неповадно воровать было. А тут нашел себе легкий приработок. Бери котелок с краской да малюй по ночам крамольные изображения! За каждое – по талеру, а коли нарисовано в благородных кварталах – то полтора. Я бы сам тоже пошел, да стар стал. Хорошо платили, ваша милость, ничего не скажу.

– Кто платил? – деревянно осведомился я.

– А кто его знает! Приходили люди, платили серебром, говорили, чего малевать… Не из благородных, это точно, но и не из нищенской гильдии. Видать у них свои, особенные планы были. Так вот, я про Золли. Бедолага всегда на ногу не особо скор был, так еще и кривой. Изобразил пятиглавую гадину, слова нужные написал и тут же в лапы проклятущего департамента попался. Полную седмицу в Вертрауэне мурыжили, на дыбу подвешивали, изломали всего, а Золли знай себе твердит – не знаю я, кто картинку приказывал рисовать. Мне серебром заплатили, я и работаю. В общем, вздернули Золли под Башней Висельников на перекладине, всего-то и делов. И ведь ни за что! Я так, ваша милость, рассуждаю – ежели ихние величества да ихние светлости за корону драку устраивают, то и о народе не худо бы подумать. Вон как принц Тараск, например. Тысячу золотых ауреев на нищепитательные заведения потратил. Да сколько серебра раздал! Щедрый человек, к простым надобностям близкий. Не то что эти кабаны – все бы чваниться да грести под себя! Чтоб простому человеку похуже жилось!

«Оригинально. Значит, Тараск Эльсдорф, кутила, бабник и любитель помахать мечом, занимается благотворительностью, – изумился я. – Дела-а… Нищепитательные заведения он, понимаешь, содержит. К народу близок. Вернее, к его избранным представителям в виде этой кошмарной девицы Зенобии, которая тоже вроде бы как не из герцогских фамилий…»

– Ясно, – в сторону нищего улетела еще одна монета, а я, решив, что более ничего особенно интересного на площади не увижу, решил последовать рекомендациям всех сегодняшних доброжелателей и поехал на улицу Гвоздик.

Несмотря на то, что солнце еще не зашло, а сумерки только-только начинались, лавка Реймена Венса была закрыта. И контора ростовщика напротив – тоже. И лавка пекаря в следующем доме. Ставни заперты, за воротами брехают сторожевые псы… Странно.

Я побарабанил кулаком в тяжелые деревянные створки, открылся глазок, в котором мелькнуло карее око нашего конюха и, наконец, меня впустили во двор.

– Идите, сударь, к хозяину, – хмуро сказал конюх. – Приказывали немедля, как появитесь, отослать к ихней милости.

Уставшая Бебита отправилась в конюшню, а я зашел с черного хода в меняльную лавку. Реймен был не один – хозяин и его гость восседали в креслах напротив камина, покуривали кальян с ароматным туранским зельем и тихо беседовали.

– Ага, явился! – этот возглас не принадлежал месьору Реймену. Я застыл на пороге, не зная, как себя вести.

– Райан? Что ты здесь делаешь?

– Сижу, курю бамбук, не видно, что ли? – сварливо ответствовал дражайший предок. – Целых три колокола тебя, олуха, дожидаюсь. Записки посылал?

– А… Да! – признался я и посмотрел на Реймена. Старая аквилонская ищейка лишь развела руками.

– Этот месьор… Месьор Райан из Танасула весьма настойчиво желал тебя видеть, – хозяин кивком указал на родственничка. – Заявляет, будто он – твой дядя.

– В какой-то степени, – буркнул я и уставился на разодетого в бархат колдуна. – А где собака?

– Оглянись, – посоветовал предок не без издевки.

Оглянулся. На меня смотрели два темно-коричневых выпученных глаза огромной рыжей скотины, развалившейся у дальней стены. Псина тяжело дышала, вывалив розовый язык длиной едва не в две ладони.

– Щеночка не купишь? – с откровенным глумлением вопросил Райан. – Удивительное животное, в особенности по линии кривоногости, обжорства и тупоумия. Когда вы будете прогуливаться, никто не отличит собаку от владельца.

Это я то кривоногий тупоумный обжора? Впрочем, сейчас не время обижаться. Предок еще получит свое. Со временем.

– Собирайся, – быстро приказал я. – Есть дело. Неотложное. Месьор Венс, я, наверное, вернусь после заката… Нет-нет, не надо мне говорить, что эту ночь лучше провести дома, не выглядывая даже во двор. Райан, шевели задницей, поехали!

Мы выбежали во двор, вслед трусила огромная зверюга кофийской бойцовой породы. Реймен Венс остался недоумевать и гадать, что у меня за дела с содержателем псарни, который вдобавок является моим дядей.

Лошадь Райана была оседлана, мне вместо Бебиты предоставили бритунийского жеребца в солидном возрасте – конь с годами перестал быть чересчур разборчивым и охотно возил на спине любого желающего. Лишь когда копыта наших скакунов ударили по мостовой улицы Гвоздик, Райан бесстрастно осведомился:

– Куда ты, собственно, меня тащишь?

– Увидишь. С тобой хочет поговорить невероятно важная персона.

– Неужто принц Тараск? – фыркнул колдун, а у меня упало сердце: почему сегодня имя Тараска у всех на устах?