Агрипина Тумбочкина - Неудачница

— Поможешь? — я тряхнула пакетами.

— Ты что магазин ограбила? — на его лице появился ужас, когда он заглянул в багажник.

— Почти, супермаркет. И не ограбила, а сделала набег, — казалось, безвозвратно улетучившееся настроение возвращалось с каждой секундой общения с этим милым парнем.

Когда все пакеты были извлечены из багажника, доставлены на кухню и распакованы, мы сели пить чай. При свете масляной лампы, которую Миша сегодня днем нашел в том же подвале, наши посиделки выглядели старомодными.

— Как прошел день? — Миша сидел на табурете напротив меня.

— Паршиво, — вспоминать сегодняшние события совсем не хотелось, здесь же и сейчас было так уютно и хорошо.

— Не хочешь рассказать? — я помотала головой, и сделала глоток горячего чая.

Тут бабушка до того внимательно слушавшая нашу беседу, засобиралась.

— Пойду я, а то спина разболелась за весь день. А вы сидите. Спокойной ночи, — мы с Мишей переглянулись с одинаковыми озадаченными лицами.

— Чего это она? — спросил Миша, я пожала плечами.

— Мало ли?

— Так что случилось? Ты какая-то тихая, бледная, глаза красные. Ты что плакала? — я отвела глаза, спрятала лицо в ладонях.

— Миш, давай не сейчас, я так устала. Твое беспокойство конечно приятно, но…

— Понял, прости, это не мое дело, — он так задумчиво смотрел на меня, что я замерла под его взглядом.

— Да нет же, я бы поделилась наболевшим, поплакалась в жилетку. Только сегодня я уже даже на это не способна, — усталость вдруг навалилась так сильно, что закружилась голова, перед глазами все поплыло.

Ну, все допрыгалась, — мелькнула и исчезла издевательская мысль. В глазах завертелась комната, запрыгали темные предметы в отблесках единственного язычка пламени, проплыло испуганное лицо Миши, и стремительно приблизился пол, но забытье пришло прежде.

Глаза защипало, а в носу засвербело так, что захотелось сказать что-нибудь нецензурное, но сил не осталось даже на это. Я слабо отмахнулась рукой, тот час же услышав облегченный вздох. В комнате ощутимо витал запах аммиака. Приоткрыв глаза, я увидела сидящего на краешке кровати Мишу. Я хотела сесть, но Миша положил мне руки на плечи.

— Лежи уж, непоседа! Надо же так меня испугать! — возмущенно, но беззлобно ворчал Миша.

— Ты что принес меня сюда? — я нащупала рукой мягкую постель.

— А что надо было оставить тебя валяться на полу? — огрызнулся Миша и положил мне ладонь на пылающий лоб.

— Спасибо, — я слабо улыбнулась и прикрыла глаза.

— И что это было? — теперь просто не было никакого резона скрывать свое положение.

— Я беременна, — в темноте я не увидела лицо Миши, — вот так…

— Хм… ладно. Тебе лучше поспать, а завтра, если захочешь мы поговорим, — он встал чтобы уйти.

— Посиди со мной еще несколько минут, пожалуйста, — попросила я, закрывая тяжелые веки.

Утро пришло неумолимо, глаза казались налитые свинцом, в голове стучали африканские барабаны, но сон упорхнул, как только я открыла глаза. Такой разбитой я не чувствовала себя уже давно. На часах стрелки показывали час дня.

Сквозь тонкую тюль просвечивалась серая дымка пасмурного дня, лето подходило к своему концу.

Подниматься с постели не было никакого желания и если бы не настойчивый стук во входную дверь, то я бы так и созерцала тяжелые серые облака за окном. Стучали деликатно, но настойчиво. Надежда, что в доме есть еще кто-то кроме меня, улетучивалась с каждой секундой, а настойчивый визитер все не уходил. Пришлось подниматься, натягивать спортивный костюм и по стеночке, дабы не разбудить утихшую головную боль, идти на звук.

— Иду я, иду, — бурчала я себе под нос, открывая дверь.

Передо мной стоял немолодой мужчина в синем форменном комбинезоне, с чемоданом для инструментов. После недолгого созерцания моего помятого вида, он откашлялся и сказал:

— Здравствуйте, вы Никольская Александра? — я поморщилась при упоминании моей фамилии, но кивнула.

— А вас значит, направил ко мне Виктор, — скорее сама себе сказала я, и поманила электрика за собой, — проходите. Как вас зовут?

— Петр Иванович, — он прошел за мной и теперь неловко топтался у входа, а я еще до конца не проснувшись, не сразу поняла его растерянность.

— Ах да! Вот наш пациент, — я указала на злополучный аппарат. Мужчина деловито осмотрел его, достал отвертку, я нервно сглотнула, вспоминая предыдущий опыт и орущего дурниной горе-электрика. Но ничего страшного не случилось, отвертка пришлась по назначению, а я с чистой совестью удалилась по своим неотложным делам. До заветной кабинки я бежала, мимоходом отметив, что в огороде тоже никого не наблюдается.

Закончив скромный утренний туалет, я вернулась в дом, где обнаружилась таки бабушка. За что ей надо отдать должное, так это за то, что, увидев в доме постороннего человека, она не подняла шум, а по-человечески выяснила, что к чему.

С появлением в доме самой хозяйки, воздух наполнился умопомрачительными ароматами еды, на которые я, успев снова прикорнуть на кровать, выползла на кухню. Свет нам все-таки сделали, и теперь вместо допотопной черной коробки красовался новенький светлый счетчик. Бабуля не могла поверить, долго благодарила сильно смущавшегося мужика, потом доверительно сообщила ему о двух неисправных розетках и одной разболтавшейся вилке. Мужик не растерялся и выполнил свой профессиональный долг, после чего под руки усажен за накрытый стол. От такого обращения он слегка обалдел, но потом расслабился и даже поддержал бабушкин монолог об урожае и прочей сельскохозяйственной мелочи. От ста граммов «столичной» мужчина вежливо отказался, мотивируя это строгими правилами. Ну, уж после такой новости бабуля вся расцвела, помянула какую-то Степановну утверждавшую, что ни один мужик в здравом уме не откажется от халявных ста граммов.

После плотного обеда я решила прогуляться. Попросив у бабушки теплый плед, вышла из дома. На улице царствовала осень, жаркое вчерашнее солнышко теперь затерялось в кучных свинцовых облаках, а ветер нагнавший их за ночь холодком пробирался под не застегнутый воротник ветровки.

Я вышла к концу деревни, углубляясь в жиденькую рощицу, которая очень скоро перешла в овраг с ручьем. Еще по детству я помнила, что эта тоненькая, весело журчащая полосочка может быть на редкость глубокой и очень холодной. Тогда-то искупавшись в этом недоразумении, мы собственноручно соорудили мостик из «позаимствованных» сосновых досок. Но как давно все это происходило! Мостик мог сгнить, утонуть или еще чего.

Я прошла еще несколько метров вдоль ручья, и мои подозрения развеялись, он стоял там, где мы его положили, лишь кое-где древесина прогнила и покрылась бурой плесенью. Преодолев ручей, пришлось почти карабкаться по крутому склону оврага, цепляясь за вылезшие из-под земли корни и пучки травы. Преодолев подъем, я оказалась почти на краю рощи. Здесь, как и в беззаботные дни наших школьных каникул все осталось неизменным. Сейчас я стояла на верху невысокого холма, но вот следующий можно было по истине назвать королем холмов. Он бугрился волнами земляных мускулов, подернутых частым луговым земляничником, полевыми травами и дерном.