Владимир Романовский - Год Мамонта

— А вы просто поразительны и несказанно притягательны. Очень мужественный вид. Шутки в сторону. Что нового?

— Великий Князь Бук брыкается.

— Он и раньше брыкался. Убивать не будем?

— Нет, — сказал Хок. — Слишком послушная кобылка. Так, просто, капризы иногда. Но. Хотели мы с Комодом засесть за придумывание новой оппозиции, а оказалось, что она есть, и придумывать ничего не надо. Целая свора молодых аристократов и огромное количество черни. Никаких тюрем не хватит, людей придется казнить сотнями.

— Так. Еще?

— Вдовствующая Великая высказала Фалкону в очередной раз, что она о нем думает. Старик был в ярости и едва удержался, чтобы самому не спуститься в пыточные камеры и не взяться за плетку, крючья, зажимы, и прочее. Разбил в раздражении вазу об стену. Влепил по роже одному из охраны.

— Все?

— Вроде бы все. Что ж у вас, прекрасная дама?

— Зигвард женился на Забаве.

Хок мигнул. Потом опять мигнул. Потом встал.

— Я не сплю ли? Тише, тише. Еще раз. Медленно.

— Зигвард. Женился. На. Забаве.

Хок опять сел в кресло, поднял кружку, и снова поставил ее на стол.

— Пять лет работы в дымоход, — сказал он. — Кошмар. Сто тысяч леших и одна нетрезвая русалка. Жуть.

— Ну, не совсем так. Шпионы, и в особенности шпионки, продолжают работать и существовать. За семнадцать лет наш славный малый наплодил в Висуа и окрестностях целый батальон побочных детей. Но Забава в конце концов прибрала его к рукам. Кшиштоф все время — жопа в седле, арбалет в руке, в Висуа бывает наездами. В связи со всем этим бравый Зигвард, еще до женитьбы, стал принимать государственные решения.

— Гос… это уже слишком, Рита. Не шутите так жестоко.

— Не шучу. Приказы отдает и эдикты издает по-прежнему Забава, но изменился стиль этих приказов и декретов. Славия вдруг зашагала в ногу со временем. Изменена система сбора налогов. Разрастаются в связи с этим ремесло и торговля. В столице культурный бум и, говорят, ожидается наплыв художников и певцов всех мастей, со всех концов, включая Ниверию. Строительство по всем городам, дерево больше не применяют, используют только камень, улицы стали мыть, брошенные дома ремонтируют. Везде новые мосты. Изменен свод законов. Славия обновилась. И все это — за полгода.

— Были слухи, но я не верил.

— Теперь вы знаете причину. Кстати, вы не сообщили мне о том, как прошло дело с Колонией Бронти.

— Я был уверен, что вы заглянете туда, когда будете проезжать.

— Вы не ошиблись. Человек сорок выжило.

— А?

— Человек сорок…

— Не может быть.

— Сожалею, если вас это расстроило.

— Вот что значит доверять другим! А ведь я собирался сам быть там, руководить уничтожением мятежников и подлых заговорщиков!

— Кажется, даже Зодчий Гор выжил.

— Ну да? — Хок подумал, что, пожалуй, Гор был единственным в Колонии, кому следовало сохранить жизнь. — Он там сейчас?

— Нет. Отбыл в Висуа.

— Досадно. Может, обменять его на кого-нибудь из славских шпионов?

— Нет уверенности, что такие обмены будут продолжаться. Зигвард стал непредсказуем. Забава делает все, что он ей велит, а Кшиштоф не вмешивается.

— Птица и камень! Где же справедливость?

— Нету, — сказала Рита.

— А ведь Фалкону это может не понравиться.

— А вы всегда все ему докладываете?

— Ну да. А вы?

— Я женщина, имею право на секреты.

— Да. Ну-с, вы в Астафию?

— Да, как только мне сменят лошадей. Этот город я не люблю, у меня о нем неприятные воспоминания. А вы?

— Я тоже, но не сейчас. Мне нужно закончить несколько дел и поговорить с глазу на глаз с одним проходимцем по имени Брант.

— Брант? Хм. Что же это за проходимец?

— Да вот, видите ли, отменный негодяй, отменный. Я пришел — всего лишь — поговорить с одним студентом, который занимается подрывной деятельностью.

— Просто поговорить?

— Представьте себе.

— Как это гуманно с вашей стороны, Хок!

— Да, я не чужд проявлений гуманности.

— Ну-ну?

— Так вот, пришел я поговорить, а тут этот Брант сидит. Заметьте, мне до Бранта в этот момент нет никакого дела.

— Совсем нет?

— Нет. Совершенно. Я его не знаю и никогда раньше не видел.

— Бывает же.

— Да, действительно. Так вот, только я открываю, даже не открываю, а слегка приоткрываю рот…

— Чтобы обратиться к студенту?

— Именно. С предельной вежливостью, заметьте.

— Да, я заметила.

— Как вдруг, представьте, этот Брант, этот сопляк, к которому у меня нет дела, опрокидывает на меня стол!

— Вы шутите!

— Нисколько, уверяю вас! Я падаю и опешиваю. То есть, лежу опешенный. Как правильно?

— Не знаю, но продолжайте.

— Лежу опешивший, а тем временем этот наглый Брант, этот щенок, этот беспутный негодяй, кричит моему студенту, чтобы тот убегал!

— Какая дикость!

— Да, именно так я тогда и подумал. Мои стражники, а у меня их с собой было целых два…

— Ах, так с вами все же были стражники?

— Милейшие люди, уверяю вас. Не то, чтобы там мухи или таракана, развратного студента не обидят.

— Да, любопытно.

— Мои стражники, вместо того, чтобы ловить студента, ловят этого Бранта!

— Глупо.

— Глупо, но ведь это Брант их запутал, это он виноват!

— Действительно, я не сообразила. Вы правы. Продолжайте.

— Так вот, кидаются они на него, а он выхватывает клинок, сражается, проявляя доблесть, и укладывает обоих.

— А что делаете в это время вы?

— А я лежу под столом.

— Делая попытки подняться, я надеюсь?

— Да, неимоверные, превозмогая адскую боль. У меня такой рубец на бедре от этого стола. Хотите покажу?

— Нет. Но продолжайте.

— Он их уложил, я встаю и хочу преподнести ему урок вежливости. Сопляку. Мальчишке. Проходимцу.

— Как благородно с вашей стороны!

— Да. А он — убегает!

— Какая неблагодарность! Какое неуважение к старшим.

— Через окно. Еще и окно разбил.

— Надо его выпороть.

— Вот поэтому-то я и остаюсь. Я не могу так это оставить. Найду и выпорю. И только после этого прибуду пред очи Фалкона, который меня заждался.

— Я совершенно с вами согласна, Хок. Мальчишку необходимо выпороть. Сколько ему лет?

— Лет двадцать пять, двадцать шесть.

— Не такой уж мальчишка.

— Да. Но ведет себя беспутно и развязно. Вообще молодежь нынче пошла — все им должны. Наглецы.

— Ох, не говорите, Хок. Такие все обманщики и звери!

— Да. Ну, что ж, до свидания, прекрасная Рита! Почти двадцать лет знаю я вас, а вы все такая же.

— Не льстите мне, Хок, я ведь и влюбиться в вас могу, и вам тогда не сдобровать.