Дуглас Найлз - Темные cилы над Муншаез

– Я не знаю, почему так получается. Он всегда хотел, чтобы я все делал, как можно лучше и никогда не был мной доволен – а я, возможно именно из-за этого, специально поступал ему назло. Я не желаю быть его слугой!

– Не думаю, что ему этого хочется, – сказала она, и нежная улыбка смягчила ее лицо. – Я думаю, он просто хочет, чтобы его сын стал достойным принцем ффолков. И если бы он был сегодня с нами, он бы порадовался за тебя!

Похвала Робин заглушила все остальные чувства. И Тристан был готов голыми руками сразиться с фирболгом, если наградой ему будет ее улыбка.

– Без тебя мы никак бы не обошлись, – сказал он. – Как ты здорово понимала единорога.

Она улыбнулась.

– Когда со мной нечто подобное происходит, меня удивляет, что остальные ничего не слышат – его обращение было таким ясным! Например, почему вы все не почувствовали, что земля под крепостью фирболгов осквернена, а я поняла сразу.

– Робин, – неловко начал принц.

Он повернулся к девушке и потянулся к ней. Их глаза встретились, она прижалась к нему, и Тристан почувствовал тепло ее губ на своих губах. И им вдруг показалось, что их жизнь до сих пор была лишь подготовкой к этому моменту. Тристан еще крепче прижал Робин к себе, и кровь тяжело застучала у него в висках. Она полностью растворилась в нем и на короткий миг они стали единым целым… Затем Робин мягко отстранила Тристана.

– Когда мы вернемся домой, – быстро заговорил принц, – я хочу… ты понимаешь, ты?…

– Нет.

Это простое короткое слово заставило его замолчать. Потом в нем вновь проснулась ревность.

– Что? Это из-за Даруса?

– Не будь ребенком, – укоризненно сказала она. – Дело не в нем. Он, конечно, многое для меня значит, но он просто мой хороший друг. Точно так же, как и ты.

Слова «хороший друг», были, как ушат холодной воды для Тристана. Он отвернулся, не зная, то ли ему кричать от ярости, то ли рыдать от отчаяния. Однако, через секунду он снова повернулся к ней.

– Я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя.

Она улыбнулась и быстро поцеловала его, а в ее глазах заблестели слезы. Потом Робин повернулась и медленно пошла обратно к костру, оставив принца одного в лесу, где вдруг стало очень холодно.

Боль раздирала гигантское тело. Серая пелена застилала взор Левиафана, но это были не волны потемневшего моря. Могучие мускулы напряглись и вновь расслабились. Он медленно тонул, ощущая лишь жгучую боль. А потом она исчезла, осталось лишь теплое приятное свечение. Серая пелена спала, теперь вокруг сиял яркий свет, и руки богини поманили его к себе. Так умер Левиафан.

Более сотни кораблей было рассеяно по серой стальной поверхности Моря Муншаез. Обломки дерева, невероятным образом спасшиеся моряки и трупы их менее удачливых товарищей – все смешалось в холодных водах. Многие из оставшихся на плаву кораблей низко сидели в воде, почти затонув, другие имели тяжелый крен из-за повреждения килей. Битва была выиграна, но какой ценой! Низкий грохочущий звук донесен из глубины, и вода в центре между кораллами вспенилась и забурлила. Языки огня вырвались из морских глубин.

Две дюжины судов исчезли мгновенно, а двадцатифутовые волны потопили или перевернули еще столько же. Долго еще бурлило море. Когда грохот постепенно стих, оставшиеся суда медленно перегруппировались, у многих были сломаны мачты, потеряны весла и порваны паруса. Наконец, корабли нехотя поплыли к ближайшему берегу. Богиня боялась, что боль сведет ее с ума. От растущего отчаяния она только усиливалась. Даже сквозь пелену горя, она чувствовала, как выросла власть Зверя. От незаживающей язвы Темного Источника воспалилась вся ее кожа, и отравленные щупальца безжалостно сжимали тело богини. Гибель Левиафана высвободила страшный яд из темного водоема, и Равновесие вновь оказалось под серьезной угрозой.

Отупляющее онемение – желание заснуть – охватило все существо богини.

Вдруг она почувствовала, что ужасно устала.

Ревущее пламя все выше поднималось над деревней. Крики ужаса, безнадежные мольбы о пощаде наполняли воздух леденящим предчувствием смерти. Кольцом окружив небольшое поселение, окровавленными копьями отбрасывая обратно в огонь любого, кто пытался спастись из пламени.

Смертоносные Всадники наблюдали за бойней. Застывшие в странной неподвижности, они, словно зачарованные, смотрели на огонь. Дьявольское сияние исходило от их пунцовых плащей, от черных лоснящихся коней и пустых остановившихся глаз. И когда пламя с новой силой рванулось вверх.

Смертоносные Всадники, все как один, начали произносить свое странное хриплое заклятие. Слова казались бессмысленными, однако несли зловещие предзнаменования на языке столь древнем, что его не мог знать никто из ныне живущих. И все же они говорили на этом языке.

И понимали друг друга.

Гэвин

Черное щупальце потянулось к Робин и крепко обвило ее ногу, проникая под кожу ядовитыми присосками. Вскрикнув, девушка попыталась отползти в сторону, но щупальце потащило ее по каменистой земле.

Другое извивающееся щупальце обхватило девушку за талию, и сжало так, что ей стало трудно дышать. Земля задрожала и стала трескаться, и перед Робин разверзлась глубокая впадина, на дне которой глухо бурлила какая-то оранжевая кошмарная гадость.

Робин повернулась и стала цепляться за землю, вырывая с корнем мелкие растения, но щупальца неумолимо тащили ее к пропасти. Неожиданно, из черного дыма, который, казалось, обволакивал все вокруг, появилась пара белых хрупких рук. Даже в этом отвратительном месте рукава невидимого платья были белоснежными, а мягкие ладони обещали покой и безопасность.

Но щупальца потянули снова, и рукава, а потом и ладони, исчезли в черном дыму.

Робин проснулась в липком поту. Она села и прижала руку к губам, словно хотела заглушить свои стоны, и осмотрелась.

В лагере царило спокойствие. Тристан и Дарус безмятежно спали у костра, а чуть в стороне под ворохом меховых одеял храпел Полдо. Огонь почти угас, лишь изредка, после порывов ветра угольки краснели и вспыхивали искрами. Кантус, лежащий рядом с принцем, во сне сучил лапами и тихонько поскуливал. Дернувшись, он чуть не скатился на угли.

Потом Робин увидела Керена, одиноко стоявшего в тени большого валуна.

Менестрель смотрел на девушку, свет луны отбрасывал на его лицо странные тени. Его черты по-прежнему были искажены беспокойством и болью.

– Что это? – спросила Робин, вставая. – Мне страшно.

– Не знаю. У меня никогда не бывало таких кошмаров! Наверное, это какое-то зловещее предзнаменование.

– Я тоже видела кошмар, – она содрогнулась. – Ничего более страшного мне не приходилось видеть!