Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга цены

Завтра.

Или послезавтра.

Фома выждал три дня, просто на случай, если Ильяс все-таки не поверил. А он не поверил, это Фома знал совершенно точно. Он бы и сам себе не поверил. Три дня это ведь не много, сколько там, если в часы перевести? Семьдесят два. Значит, у него имелось семьдесят два часа на то, чтобы приготовиться.

Рассчитать время — это час. Мысленно проиграть ситуацию и исправить выявленные недочеты — еще два. Соотнести с реальным временем и внести коррективы — еще час. Спать, есть, читать и разговаривать с голосом — все должно быть как обычно — пятьдесят часов. Проверить длину цепи и то, есть ли в аптечке скальпель — двадцать минут. По записям в ежедневнике Ильяса определить дату ближайшего рейда — еще десять.

Все остальное время — молиться. Кому? Зачем? Фома не знал, он произносил знакомые слова, чтобы чем-то себя занять, и параллельно представлял, как это будет… больно или нет? Наверное, больно, но ведь он сумеет преодолеть боль. Он что угодно сделает, лишь бы избавиться от голосов внутри.

И, наконец, момент настал.

Шесть утра, звенит будильник, Ильяс собирается, а Фома из своего угла следит за сборами. Шесть пятнадцать — камрад сотник одет, побрит и готов к ежедневному подвигу во имя Империи. Шесть двадцать — уходит. Семь ровно — под окном рокот моторов, значит, запланированный на сегодня рейд состоится.

Семь пятнадцать — пустой двор и тишина. Фома выждал еще немного, сердце колотилось как сумасшедшее, и это хорошо. Пусть колотиться.

Скальпель холодный и стерильный. Фома, примеряясь, аккуратненько резанул по запястью, вышло не глубоко и почти не больно, красные капли бусинами покатились вниз, на одеяло. Ладно, теперь по-настоящему, и Фома, зажмурившись, со всей силы резанул по руке.

Больно! Гораздо больнее, чем в первый раз. И пальцы моментально онемели, а рукав вымок. Надо вторую тоже, так надежнее. И Фома, сжав скользкое лезвие непослушными пальцами, поспешно выполнил задуманное. От боли зазвенело в ушах… или это просто звенит, само по себе? Теперь нужно лечь и накрыться одеялом. Если кто-нибудь войдет, то решит, будто Фома отдохнуть прилег… а на самом деле…

Ильяс вернется, а его нет. Вернее, есть, но уже там, где не поймать.

Смешно.

— Дурак, — прошелестел в голове Голос. — Все-таки решился. Умрешь ведь. Уже умираешь, чувствуешь, как тебе не хочется умирать? Давай, брось эти глупости и зови на помощь. Немедленно!

— Иди ты в задницу, — ответил Фома голосам и закрыл глаза. А смерть все не наступала, только с каждой минутой звон в голове усиливался, да и холоднее становилось… Коннован говорила, что без крови холодно и была права.

— Ох дурак. — Сказал голос, на этот раз не в голове, а рядом. Знакомый голос. Враждебный голос. Чтобы не слышать его, Фома зажмурился. А потом подумал, что это нелогично.

— Что же ты наделал, а? Открой глаза… Фома, пожалуйста, открой глаза. Скажи, зачем?

Фома почувствовал, что его подняли и куда-то понесли, наверное, в медчасть. Плохо. Там ему не позволят умереть, а значит, план провалился.

— Глупый… ну зачем… потерпи, немного совсем осталось…

Звенящая холодная пустота разрасталась, заполняя все вокруг, и Фома почти потерялся в ней, но голос, такой родной и такой ненавистный, мешал ему с головой окунуться в блаженный звон мертвого мира. Голос держал невидимой цепью слов, и Фома послушно шагал по этой цепи, звено за звеном, слово за словом…

Скорей бы умереть, и чтобы конец, чтобы ни боли, ни голосов.

Если бы он хоть на секунду замолчал… одну-единственную секунду, Фоме бы хватило, но Ильяс, точно чувствовал это и говорил, говорил, говорил…

— Фома, я обещаю, что скоро все это закончится, слышишь? Скоро мы убежим, ты и я, вместе. Только потерпи, Фома. Не умирай, ты же обещал, ты Богом клялся! Слышишь меня, сукин ты сын? Не бросай меня здесь одного!

— Камрад Ильяс, вы мешаете работать. Пожалуйста, выйдите… — этот голос строг и сух. Правильно, пусть Ильяс уйдет и позволит умереть. Фома не вернется, ему страшно возвращаться.

— Да ничего ему не грозит, кровопотеря на фоне общей истощенности… психоз… активная стадия… когда планируется выход? Ну к этому времени на ноги поставим… не сомневайтесь… опасности для жизни нет, это я вам гарантирую.

Не получилось. Обидно.

Голоса отдалились, ускользнули… или это Фома ускользнул от этих голосов. Темнота больше не душит, в ней легко и просто. Но все равно обидно, что не получилось.

Коннован

Ночь, какая-то блеклая, точно выцветшая от старости. Мутное небо, редкие звезды и привычный круг луны. Жареное кроличье мясо за день приобрело отвратительный привкус гнили, пришлось бросить, падалью не питаюсь.

Ручей вьется, изгибается, протискиваясь через каменные глыбы, журчит то весело, то недовольно. Иду за ним, ручей должен куда-то впадать, если повезет, то в реку, можно построить плот.

Можно, но нужно ли? Нужно найти базу, но вот где ее искать? Север и Юг снова поменялись местами, Проклятые земли дразнятся, испытывают на прочность.

— Снова полнолуние. Ты когда-нибудь видел, чтобы одиннадцать дней кряду полнолуние? В принципе, я не против, полнолуние так полнолуние, просто раздражает. Интересно, сколько времени прошло снаружи. Год? Два? Больше? Я рада, что ты жив и… — нога проваливается в яму, неглубокую, но заполненную ледяной водой, которая тут же проникает внутрь сапога.

— Твою ж мать!

Ногу я вытащила и пообещала себе в дальнейшем внимательнее смотреть под ноги. Но сапог от обещания суше не стал, а ручей, вильнув пару раз, ушел под землю. Вот это везение. И куда дальше идти? Что слева, что справа, одинаковое шелестящее море сухой травы. Степь. Ненавижу степь.

Ненавижу, но приходится идти вперед. Иду. Холодно. И пить хочется. Воду нужно экономить: неизвестно, когда встретится еще один ручей, поэтому терплю. В конце концов, без воды я могу продержаться шесть суток, ну или около того… мясо пересолила, совершенно определенно — пересолила, отсюда и жажда. Лучше бы сырым… хотя все равно протух, а жаль, кролик был крупный, на пару дней хватило бы.

— А вообще главное в тишину не вслушиваться. Разговаривать. Я вот разговариваю…

Все-таки жажда меня доконала, вода холодная, вкусная, оторваться от фляги просто невозможно. Потом будет хуже… потом и подумаю.

Небо, качнувшись, заваливается на бок, поливая землю бело-желтым дождем из звезд. Небо гаснет… умираю… не хочу умирать. Звезда летит прямо на меня. Страшно. Закрываю глаза и соскальзываю в спасительную беззвездную темноту.

Рубеус