Андрей Ерпылев - Город каменных демонов

– Думаю, что концлагерь не добавит им ни молодости, ни здоровья. Траубе, Аппельберг – помогите господину директору…

Полтора часа спустя два десятка человек разного возраста, пола и конституции, мешая друг другу, волокли обмотанную мешковиной свергнутую воительницу к поджидавшему снаружи грузовому автомобилю. Среди «грузчиков», обливаясь потом, трудился и мсье Рюбо.

Еще вчера он гордился своим личным нейтралитетом и способностью ладить с оккупантами, убеждал знакомых, что среди них тоже встречаются порядочные и даже интеллигентные люди. Сейчас же он как никогда сочувствовал бойцам Сопротивления, стремящимся изгнать «проклятых бошей» из благословенной Франции…

До осенней штормовой поры еще далеко, но и летняя Балтика, особенно здесь, на севере, далеко не сахар. Но сегодня – почти настоящее лето. Из-за несущихся рваных темно-серых облаков даже проглядывало солнышко, по-северному ласковое, не обжигающее, а греющее.

Казалось, что все это байки, что вокруг мирной Швеции не полыхает война и не корчится в смертельной агонии сошедший с ума остальной мир. Но стоило внимательно присмотреться, и на горизонте можно было различить дымки крадущихся вдоль шведского побережья конвоев, приметить пролетающий самолетик, нестрашный отсюда, словно неторопливый шмель… А на днях всплыла и несколько часов качалась на волне всего лишь в какой-то миле от берега серо-пятнистая хищная субмарина, пока пришлепавший из Истада сторожевик Королевских ВМС не поинтересовался, какого черта один из боевых кораблей «Кригсмарине»[35] забыл в нейтральных водах…

Миккель Тювесон и Калле Синтор сидели на камнях, предусмотрительно подложив под седалища заботливо связанные супругами коврики, и курили трубочки, вполглаза наблюдая за пасущимися в вересковых зарослях двумя десятками овечек. На животинок можно было вообще махнуть рукой: кто в деревне Льюнга не знает, что вон те – с красной тряпочкой, завязанной на пучке кудрявой шерсти, – Синторовы, а с зеленой – Тювесонов? Но вот уже второй день по самому краю утеса, по заброшенной каменоломне, лазает какой-то чужак. А чужак есть чужак – один Господь знает, что у него на уме.

– И все-таки я считаю, что это не цыган, – проговорил Миккель, продолжая неторопливый разговор, и надолго замолчал, попыхивая ароматным дымком.

Из пятидесятиметровой пропасти, разверзшейся под обрывом, доносилось глухое ворчание волн, разбивавшихся об отвесную скалу даже тогда, когда море было спокойным, крики чаек и редкое постукивание металла о камень.

– Может быть, и не цыган… Но не швед точно. Может быть, датчанин?

– По мне, так эти южане ничем не лучше цыган…

Еще пару минут над камнями висело молчание.

– И чего он там стучит?

– Делать нечего – вот и стучит…

Из глубокого распадка, пропахавшего гладкий округлый лоб утеса, появилась чья-то голова в тирольской шляпе. «Цыган-датчанин» с молотком на длинном черенке-трости приближался к аборигенам.

– Добрый день, уважаемые.

Незнакомец был высок ростом, сухопар, одет по нездешней моде. Да и не по погоде.

Оба шведа неодобрительно разглядывали его легкомысленную курточку, короткие штаны, оставляющие открытыми поросшие рыжеватой шерстью коленки, высокие гольфы. Тут и малыши так не одеваются, не то что взрослые степенные люди. Одно слово – иностранец.

Только добротные, подкованные железом ботинки из грубой кожи и оценили Миккель и Калле. Таким и камни не страшны, и щебнистые осыпи… Хорошая обувка, ничего не скажешь.

– И тебе добрый, если не шутишь, – степенно ответил Тювесон за обоих.

– Не подскажете, господа, почему камень здесь такой, – продемонстрировал пришелец крупный осколок, сверкающий на изломе.

– Почему? – задумался Миккель. – Камень как камень. Везде такой, – он широко обвел рукой окрестности.

– Драконья кровь это, – серьезно сообщил иностранцу Калле, слывший в деревне записным шутником.

– Как? – опешил тот. – В самом деле?

– Точно, – поддержал друга Тювесон: почему не разыграть бродягу, поведав ему старинную легенду – авось и поверит, убогий.

Не торопясь оба шведа по очереди поведали недотепе, как богатырь Сигурд тысячу лет назад на этом самом месте, по наущению карлика Регина, убил дракона Фафнира, съел его сердце и искупался в крови, чтобы стать неуязвимым…

– А кровь пропитала землю, и то, чего она коснулась, стало таким вот камнем, – закончил Синтор непривычно долгий для него рассказ.

– Все вокруг? – усомнился «голоногий».

– Дракон был огромен…

Бродяга уже давно скрылся из виду, а старики все еще качали головами.

– Думаю, что это все-таки цыган, Миккель…

А штурмбанфюрер[36] Людвиг Хайдеггер аккуратно убрал новый образец к остальным и записал в толстой тетради: «Несомненно, что материал, используемый Юргеном фон Виллендорфом в своих скульптурах, добывался именно в каменоломне Бранте Клев. Однако запасы пригодного для ваяния камня истощились уже к 1903 году, что и привело к ее закрытию. Камень весьма распространен в окрестностях, но все образцы, кроме брантеклевского, имеют явные отличия, как по микроструктуре, так и по наличию примесей. Детальные анализы в полевых условиях провести невозможно, но с уверенностью можно сказать, что…»

10

– И о чем же вы беседовали с гражданином Прохоровым?

Следователь явно выполнял формальность, поэтому никакого коварства в его вопросах не было и в помине. Так, информация для заполнения соответствующих граф протокола, который, скорее всего, никуда не пойдет, а ляжет в архив. Каламбур: дело архивариуса в архиве…

– Он читал нам с Вероникой Калединой рукопись какого-то романа, – абсолютно не покривив душой, сообщил Евгений слуге закона.

– Зачем?

– Понятия не имею… Вера… Вероника работает в редакции какой-то газеты… Может быть, хотел, чтобы опубликовали…

– Угу-м, – пробормотал мужчина лет тридцати пяти, в строгом костюме, покрывая желтоватый разлинованный листок убористым текстом. – Графомания… Вписывается в общую картину…

– Что вы сказали?

– Нет, ничего особенного. А каков сюжет романа?

Женя пожал плечами:

– Да что-то про рыцарей… В манере Вальтера Скотта. Вы читали?..

– Конечно, – улыбнулся следователь одними тонкими губами. – В детстве. «Айвенго», «Квентин Дорвард», «Ричард Львиное Сердце»…

– «Роберт Парижский»…

– Нет, такой не читал… – поскучнел мужчина. – В моем детстве такие книги редкостью были. Книжный голод, всеобщий дефицит и все такое… Я ведь здесь вырос. Книги, помню, на макулатуру выменивали. Сдал двадцать кило – получи талон на Дюма. Мамаша моя целую полку в шкафу такими «макулатурными» заполнила, – похвастался он. – Дрюон, Дюма, Сименон… Что-то одни французы на ум идут… А! Стивенсон еще был.