Тиа Атрейдес - Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность

В восьмом часу Морис окончательно уверился в том, что жизнь не удалась. Идиот повар умудрился приготовить к ужину несусветную гадость. А все потому, что, видите ли, лавочники не отпускают ему в долг! И что? Теперь из-за его дурости виконт вынужден питаться хуже последнего нищего? От увольнения нерадивого глупца спасло только то, что платить новому было нечем, как, впрочем, и этому — жалованья слуги виконта, что до сих пор не разбежались, последний раз получали месяца три назад, да и то половинное.

И, когда раздался звон дверного колокольчика, ничего хорошего от нежданного визитера Морис не ждал.

Через полминуты в кабинете объявился дворецкий, он же камердинер, он же единственный слуга. И дребезжащим от сознания исключительной собственной важности провозгласил:

— Ваша Светлость, к вам дама!

— Что за дама?

— Дама не изволила представиться, Ваша Светлость!

Морис не успел распорядиться, чтобы подозрительную незнакомку выгнали, как в дверь просунулась нахальная девичья физиономия. Сердце пропустило удар, пальцы вцепились в подлокотники… неужели удача?

— Проходите, милочка, проходите! Что привело вас в мой дом?

— Ваша Светлость, вам письмо.

Морис вскочил и вырвал из рук служанки надушенный квадратик. Он так торопился, что чуть не порвал тонкую бумагу.

О да! Наконец удача повернулась лицом! Вредная девчонка попалась!

Морис чуть не пустился в пляс. Леди Дарниш приглашает любезного виконта в гости, прямо сейчас. Леди соскучилась, леди надоело ломаться. Леди желает беседовать о поэзии на закате и о музыке при луне.

— Милочка, вот, передай леди, — Морис быстро нацарапал ответ: люблю, лечу, и прочая чушь, что так любят дамы.

Едва выпроводив камеристку Таис, виконт с невероятной скоростью принялся облачаться в предпоследний парадный камзол. Ради такого случая… даже если сегодня леди и не даст согласия на брак, достанет одной драгоценной записочки, чтобы пополнить золотой запас из королевской казны. Во т оно, доказательство успеха! Её Высочество останется довольна. И пусть только попробует не выделить ещё хоть сотни две! Подготовка к помолвке, это вам не кот начхал.

Всего через полчаса виконт в лучезарном настроении спешивался у ворот особняка Дарнишей.

Тепло. Удивительное, ласковое тепло… запах нагретой солнцем травы, и лесного ручья. Он словно купался в просвеченной утренними лучами воде, щекотной и теплой.

Дайм приоткрыл глаза, но волшебное ощущение не исчезло. Золотое марево обволакивало со всех сторон, смеялось и пело, переливалось и трепетало. Знакомая до последней мелочи комната превратилась в сказочную поляну фей.

Словно коконом, его оплетали руки, волосы. Два сонных тела прижимались, опьяняя трепетом дыхания и биением пульса. Пальцы сплетались поверх него, живое тепло возносило в Страну Звенящих Ручьев. Боясь спугнуть нечаянное чудо, он не шевелился и позволял медовым потокам пронизывать себя, смывать все волнения и опасения.

Он впитывал долгий миг блаженства и безмятежности — до того момента, как один из возлюбленных вздохнул и потянулся.

Дайм повернул голову и встретился с удивленно распахнутыми синими глазами.

— Доброе утро, — шепнул Тигренок и улыбнулся. Так доверчиво и радостно, что сердце зашлось и замерло дыхание.

Синие глаза приблизились, и легкое прикосновение губ обожгло, прошло волной истомы по всему телу. Бесстыдная рука пробежалась вверх и зарылась в волосы, сгусток пульсирующего жара ткнулся в бедро — юноша потерся о него всем телом, словно кот, требующий ласки. Искрящиеся золотом глаза завораживали и пробуждали жажду, обещали наслаждение и настаивали на подчинении.

Наваждение! Вчерашний Тигренок, сладко стонавший и покорно выгибавшийся, пробудился взрослым Тигром.

Сонная ласка снова превратилась в поединок, но теперь Дайм вовсе не был уверен, что удастся покорить его — или, скорее, что игривый звереныш позволит себя взять.

Сердце билось неровными толчками, дыхание сбивалось. Мягкие прикосновения оказались на удивление сильными и властными. Дайм уже боролся с синеглазым демоновым отродьем всерьез, не сдерживая магии и напрочь позабыв данное самому себе обещание щадить юношу. Явно опрометчивое и преждевременное — Лунный Стриж оказался не просто равным противником.

Стриж играл — как молодой зверь с другим таким же зверем, окутывая Дайма волнами чистой радости и наслаждения. Радости сильного юного тела, бурлящего желания, соперничества — и любви. Он требовал и дарил, заставляя Дайма испытывать что-то новое и странное…

Прозрачность и доверие. Подчиняя, Хилл раскрывался сам. Чувства смешивались и переплавлялись в единое целое, сплетались тяжелой истомой покорности и яростным блаженством завоевания. Золотые потоки сливались с лиловыми, преобразуя не только души, но и тела.

Черной шерстью покрытые лапы с серповидными когтями толкали соперника-возлюбленного в мощную грудь, оставляя дымящиеся алые полосы. Низкий рык рвался и клокотал в горле, тяжелый хвост бил по бокам — и белоснежные клыки впивались в дымчатое твердое плечо.

Призрачные кожистые крылья крылья неистово били воздух, поднимая сцепившихся любовников под потолок, острые зубы терзали вздыбленный загривок, довольное басовитое урчание било по нервам. Почти человеческие, но слишком сильные руки, не выпуская когтей-кинжалов, сжимали черные лапы, отрывая от чешуйчатого тела.

Со звериным запахом смешивался и кружил голову острый и пряный запах самки, возбуждения и ожидания.

— Дайм… сегодня ты мой…

Зубы разжались, оставив на языке горячий соленый вкус, синие глаза встретились с бирюзовыми. Оглушительная волна чужого вожделения помутила разум, смяла и поглотила сопротивление.

— Мой…

Голос ласкал, пронизывал насквозь, заставлял дрожать и стонать. Голос манил и выбивал дыхание.

— Хочу тебя… сейчас.

«Да! Сейчас!» — вырвалось стоном во властные соленые губы. «Да, сейчас!» — ответили руки, зарываясь в золотую гриву и впиваясь в мускулистую спину. «Да…» — ноги оплели бедра возлюбленного, спина выгнулась, и Дайм закричал. Жар, боль и блаженство. Резкие толчки, дрожь гибкого тела и гром дыхания.

— Люблю тебя…

Ошалелые, переполненные счастьем глаза, алые капельки крови с губ — в его раскрытые губы. Горький, пряный запах мужчины.

И терпкий, дурманный — женщины.

Горячие простыни под спиной, руки юноши, впившиеся в бедра, хриплые ритмичные стоны.

Болезненное напряжение — и мягкие губы, охватившие его, ещё одна пара рук, ласкающая живот и сведенные судорогой желания бедра.