Вероника Иванова - Паутина долга

— Йох! — Выдохнул целитель, растирая руки, остывшие стремительнее, чем он мог себе представить: это знак Заклинательницы, решив урвать кусок полакомее, похитил толику сил у самого мага. — Что за гьенн шалит?

— Простите, у меня не было времени предупредить.

Круглые глаза настороженно блеснули:

— О чём?

— Дело в том, что я в силу некоторых обстоятельств наделён печатью Заклинателя. Надеюсь, больших пояснений не нужно?

Галчонок было азартно шевельнул бровями, но тут же опомнился: хоть и заманчиво порасспрашивать об одной из самых загадочных вещей обитаемого мира, но негоже выставлять себя несведущим, нося бляху Плеча опеки.

— Не нужно.

Он ещё раз всмотрелся в стянутые запёкшейся кровью и остекленевшей сукровицей края раны.

— Трогать не разрешаю.

— Поверите, я бы и не стал трогать, но...

Укоризненное:

— И доводить других до греха не нужно.

А, это мне намекают, что не стоило раззадоривать надзорных. Впрочем, я вёл себя предельно... похоже на правду, дабы рождённый сознанием план претворился в жизнь без лишних затруднений. Но с точки зрения целителя, конечно же, мои действия заслуживают всяческого осуждения, а возможно, и порицания. Как бы то ни было, я почувствовал странную потребность извиниться:

— Прошу прощения.

Галчонок вскинул на меня удивлённый взгляд:

— Чего?

Хм, да он меня не слушает. Тем лучше: опять выставил бы себя дураком.

— Ничего. Не обращайте внимания.

Он пожал плечами, перебирая полоски ткани. Испачканные кровью были отправлены на пол, вместо них из поясной сумки целитель извлёк сравнительно чистые новые, а кроме того, пучок нащипанных волокон, капнул на него остро пахнущей травами настойки из крохотного флакона. Потом приложил намокшую подушечку к ране и вернул повязки на прежнее место, примотав мою левую руку к телу, как показалось, ещё плотнее.

— Старайся не ходить много: каждый шаг, он как удар, а сотрясения могут снова сдвинуть стенки сосудов. Сейчас-то я их соединил, «на живую нитку», но лучше дождаться, пока сами зарастут.

— Мне нужно всё время лежать?

— Зачем? Сидеть можно. Только когда будешь подниматься и ложиться, опирайся другой рукой и переноси весь вес на неё.

Закончив читать лекцию по восстановлению здоровья, Галчонок развернулся на каблуках и собрался уходить, но в последний момент хлопнул себя ладонью по лбу и снова подставил моему взгляду остроносое лицо:

— Да что ж такое! Вот всегда со мной так: стоит заговорить с кем-то, и всё забываю, — он сдёрнул тряпицу со стоящей на столе кружки. — Это для тебя.

Я покосился на сосуд, наполненный почти до краёв тёмной, совершенно непрозрачной и даже на вид густой жидкостью.

— А что это такое?

— Лекарство.

Можно было и не спрашивать. И всё-таки, следует осведомиться:

— Вкус не очень...?

— Очень! — Тоном, не предполагающим пререкания, сообщил целитель, и, немного смягчившись, добавил: — Гнусный.

Интересно, наступит ли день, когда лекарства научатся делать если не приятными для языка, то хотя бы не слишком противными? Наверное, нет, потому что по глубокому убеждению всех лекарей на свете исцеление может прийти только через боль. В каком-то смысле они правы, ведь болезнь — тоже боль, а сражаться с врагом принято его же оружием.

Беру посудину в руку. Подношу ко рту. Принюхиваюсь. Пахнет гнилушкой. Ладно, не самый дурной запах. Опрокидываю содержимое кружки в рот: тут надо поступать, как с крепкой выпивкой — не останавливаться, иначе полезет обратно. Уф-ф-ф.

Ничего, пить можно. Похоже на сено, допущенное к употреблению только после подгнивания под осенними дождями, да малость приправленное землёй. Главная трудность: проталкивание густой жижи подальше в горло, а вкус и прочее... Переживём отсутствие приятностей.

Галчонок смотрит, как я давлюсь целебным питьём и бормочет:

— Надо будет написать прошение ллавану Плеча...

Имеется в виду сегодняшнее неуместное посещение пострадавшего?

— Не стоит так беспокоиться о моём благополучии.

— Да при чём здесь ты?!

О, опять ошибся. Принял фантазию за реальность. В самом деле, кого волнует моё самочувствие? Да и должно ли волновать кого-то, кроме меня самого? Нет, самая правильная манера поведения в жизни: стойкое и непреходящее себялюбие. Отныне и всегда. Точка.

Но всё же любопытно:

— О чём прошение-то?

Целитель вернулся из блужданий по собственным мыслям и смерил меня взглядом учёного мужа, прикидывающего, сколько лапок оторвать у таракана, чтобы тот потерял способность двигаться.

— О том, как тот, кто не нужно, ходит туда, куда не положено.

— А, понятно!

От моей неудачной попытки вильнуть в сторону, дружелюбия у собеседника не прибавилось:

— И что тебе понятно?

Так. Кажется, наше общение подошло к порогу, за которым может оказаться либо глухая стена, либо широкий и светлый коридор — выбирай, что душе угодно, только не мешкай, иначе выберут за тебя. Какой же вариант предпочесть? Биться головой о каменную кладку враждебности? Или попробовать наладить мостки к чужому сердцу? В любом случае, лукавить не стану. Скажу то, о чём думаю.

— Ты ведь недавно здесь служишь? И вообще... Недавно служишь?

— Ну, недавно, — растерянно согласился Галчонок. — Какая разница?

— Огромная.

Я стащил с кровати покрывало и путём неловких, но настойчивых попыток водрузил его на свои плечи: повязки, конечно, дело хорошее, но греют слабо, а в комнате прямо скажем, отнюдь не летняя жара. Целитель наблюдал за моими действиями, даже не предполагая оказывать помощь, правда, поступал немилосердно скорее из-за озадаченности моими словами, а не в силу чёрствого характера.

— Так в чём разница?

— Сталкиваясь с нарушением правил впервые, непременно загораешься желанием восстановить справедливость. Но нарушителей всегда больше, чем стоящих на страже закона, поэтому прибереги свой задор для более достойного дела.

Как и предполагал, в ответ послышалось гневное:

— Более достойного? Значит, можно позволить этим курицам всё, что они ни пожелают?

— Не всё. Просто не растрачивайся по мелочам. Если им нужно было меня допросить, всё равно допросили бы. Разве нет?

— Право допрашивать имеет только дознаватель, ведущий следствие, — заученно возразил Галчонок.

— А право, в свою очередь, имеет дознавателя...

На сей раз он расслышал каждое слово, но смысл всей фразы целиком остался для юноши недосягаем:

— Чего?

— Э... Я пошутил.

— И насчёт спускать надзору всё с рук тоже?

— Ну почему же... Пиши прошение. Думаю, твой ллаван его охотно примет. А на ближайшей дружеской посиделке покажет ллавану Плеча надзора, они весело посмеются и запьют смех парой бокалов вина.