Марина и Сергей Дяченко - Стократ

VII

– И ты ушел?!

Стократ молчал.

– Я не верю, что ты просто так ушел, – старуха напряженно смотрела сквозь огонь, горячий воздух дрожал, и казалось, что старуха гримасничает.

– Я ничем не мог помочь Норе и ее семье. Но я сделал кое-что, ты права… Лесной Царь был слишком откровенен со мной. Он сказал, что мое время – яд.

– И ты…

– Я заплатил налог. Оставил зарубку на пластинке, которую мне дал тот парень, привратник, впуская на земли Леса. Я подарил Лесу немного своего времени; этой малости оказалось достаточно, чтобы деревья сошли с ума.

– Ты сам безумец, – сказала старуха недоверчиво. – У деревьев нет ума. Они не могут…

– Разумеется. Я говорю – «сошли с ума», потому что эти слова лучше объясняют, что случилось… Лесной Царь, и весь его Лес, и все люди, что платят налог своим временем, – по сути, один механизм, как мельница, например, только колесо этой воображаемой мельницы вертит не вода, а отчужденное время. Или не механизм, а единое тело, и время – кровь в его жилах… Толики яда достаточно, чтобы весь организм погиб.

– Ты уничтожил его царство?!

– Нет… Я не смог бы. И не решился. Я хотел только, чтобы люди начали разбегаться от него. Вырвавшись из-под этих деревьев, уехав далеко-далеко, они смогли бы… Но вышло по-другому. Разбегаться стали деревья.

– Вресени!

– Да. Разбредясь по обыкновенным лесам, они проросли в прошлое и в будущее. И стало так, что вресени в лесах водились всегда, и тысячи лет назад люди рассказывали друг другу истории о путниках, которые проснулись в будущем…

– Но только один проснулся в прошлом – ты! Проснулся в тот день, когда Мир упала в лес, рожденная звездами, и положила предел Обитаемому Миру… Это не было случайностью, Стократ. Ничто из сделанного тобой, и того, что с тобой случилось, не было случайностью! Ты орудие Создателя, Стократ, а может быть, ты орудие его врагов…

– Ты так думаешь? – он поднял уголки губ. – Тогда я расскажу тебе последнюю историю. Учти, она страшная.

Глава седьмая

Подкрышей

По ночам они молились своим смешным придуманным богам, чтобы он ушел. И он давно мог уйти, если бы не голод: в дороге нечем будет кормиться. Вся округа – это замки и засовы, волкодавы на длинных цепях или вовсе без привязи, топоры и вилы, ощетинившиеся в лицо бродяге. Конечно, покладистый работящий мальчик мог бы найти себе стол и дом, но он не был ни покладистым, ни работящим.

Он не боялся ничего, кроме открытого неба. Весь приют знал его шляпу, с широкими полями, загнутыми книзу. Он называл ее «моя крыша». И весь приют звал его, шепотом и за глаза, Подкрышей. Но всякий несчастный мальчик, рискнувший сказать это имя вслух, долго ходил потом с расквашенным носом.

Однажды пасмурным днем, когда небо казалось особенно низким и обшитым паклей, Подкрышей ушел в деревню днем и бродил по улицам до вечера. Подвыпивший работник возвращался из трактира. Случилось так, что пьяница пропил не все.

Подкрышей догнал его. Пьяница не захотел отдавать тощий кошелек. Подкрышей пырнул его ножом, длинным, как зимняя ночь, и таким же холодным.

Несколько монет – законная добыча. Труп, утопленный в мельничном пруду. В эту ночь он понял, что голода бояться нечего, и захотел уйти сразу же. Но смешно было делать подарок тем, кто молился о его уходе своим смешным придуманным богам.

Он вернулся в приют и поджег его. Уходил под утро, низко надвинув шляпу. Путь его освещали солнце на востоке и пылающий дом на западе. Няньки, сироты, малыши и взрослые – остались там, и его не заботило, кто из них выжил.

По деревням и поселкам ходила о нем слава. Драчливые подмастерья, младшие сыновья беднеющих отцов, сорвиголовы и проштрафившиеся работники бежали к нему в лес, нижайше просили принять в шайку. Он собирал их понемногу, так, чтобы рядом было постоянно двое-трое подельников, но надолго они не приживались. Кишкодер Подкрышей, как его прозвали крестьяне, вел нескучную и неробкую жизнь: останавливал обозы, идущие с ярмарки, угонял скот с лесных опушек, мог нагрянуть среди бела дня в предместье и ограбить трактир. Его товарищи познавали на шкуре все тяготы разбойничьей жизни: их кололи вилами в живот, били камнями, они умирали от ран или болтались в петле. Некоторым, особенно стойким, Подкрышей самолично всаживал нож под лопатку и снова оставался один. Он шел дальше, волоча за собой славу, будто старую рыбачью сеть. Его проклинали, на него устраивали облавы, его труп пять раз выставляли на всеобщее глумление – а он шел дальше, делал все то же и ничего не боялся, кроме открытого неба. Шляпа, пристегнутая ремешком к подбородку, никому не позволяла рассмотреть его лица – теперь он не снимал ее даже под крышей.

Так прошло два года. Властители снаряжали на его поимку вооруженные отряды, и на всех рыночных площадях появились указы, запрещающие под страхом смерти носить шляпы с широкими полями как мужчинам, так и женщинам. Завидев путника на дороге, любой купец хватался за дубину и кричал издалека: эй, ты! Сними шляпу!

Однако ночью, когда нет ни луны ни звезд, когда не горят фонари и не припасено свечей, и когда властитель с наемниками далеко – тогда каждый крестьянин, особенно житель отдаленного хутора, оставался один на один с темнотой и кошмарами. Богачи и бедняки, землевладельцы и батраки спали одинаково плохо, потому что Подкрышей не имел ни зависти к богатству, ни сочувствия к нищете. Он убивал уже не ради денег и даже не ради славы, а только ради убийства, и это не была прихоть: если ему случалось воздержаться от убийства хотя бы неделю, небо начинало искать его, заглядывать в окна, рыскать под мостами и в лесной чаще, и тогда Подкрышей цепенел от ужаса.

Весной он выкрал девушку, которая пасла овец на берегу Светлой, спрятал ее в своей норе посреди леса и держал там несколько недель. Девушка сперва металась и пыталась бежать, потом устала и впала в оцепенение, потом начала выказывать своему мучителю знаки симпатии. Она была сирота без надежды выйти замуж, и впереди ее ждала короткая жизнь на тяжелой работе – или очень короткая, но в праздности и относительном довольстве, в обнимку со знаменитым разбойником.

– Почему ты никогда не смотришь на небо?

– Не хочу. Почему ты никогда не садишься в горящий костер?

Она долго смеялась, услыхав в его словах веселую шутку.

– Посмотри наверх, попробуй! Там нет ничего страшного! Звезды – смотрят, как чьи-то глаза…

Он зажал ей рот грязной ладонью.

– Еще одно слово – и я усажу тебя в костер!

Она испуганно замолчала.