Симона Вилар - Ведьма и князь

В сапоге хлюпало от вытекающей крови, под ногами чавкала слякоть, Мокей поскальзывался на мокром снегу, падал на склонах, постанывал, сцепив зубы. В голове мутилось, хотелось пить. И все же, когда рассвело, и он стал замечать знакомые затесы на деревьях, начал узнавать привычные места, едва не засмеялся от радости. Теперь он шел прямо, переходя вброд заводи с ледяной водой, перелезал через буреломы. Слабо серел ненастный день, с черных от влаги деревьев капала вода, с ветвей падали вязкие комья подтаявшего снега.

Когда впереди появился расходившийся могучими стволами ведовской дуб и повеяло дымком от скрытой между холмами избушки знахарки, Мокей вздохнул с облегчением. Быстро же он сумел добраться сюда!

А потом он увидел ее. Она появилась на пороге, в светлой рубахе и поневе, волосы собраны сзади узлом, на плечах алеет красный пуховой шарф. Он казался таким теплым на фоне лесной бурости и серого талого снега, да и от самой Малфриды словно исходило некое сияние. Нет, она точно чародейка. Ни от какой другой бабы не шло такого свечения, ни одна не была такой необыкновенной. И когда она, выплеснув на снег помои, уже хотела вернуться в тепло избушки, Мокей окликнул ее. Но ему только показалось, что окликнул, на самом же деле – издал лишь сиплый звук, почти сразу заглохший в облачке пара от дыхания, когда Мокей начал оседать от слабости.

И все же Малфрида услышала. Она замерла на пороге, медленно повернулась. Мокей пополз к ней на коленях, протягивая руки. Ему казалось, что она удаляется, словно ее поглощает подступающая тьма. И это было ужасно.

– Помоги!..

Он уже не помнил, как рухнул лицом в сырой холодный снег.

Мокей чувствовал, как его губ касается что-то теплое, влажное, и сделал глоток. Пряное горячее питье – оно обжигало и согревало.

– Пей, пей, – приказывал рядом женский голос с легкой приятной хрипотцой. – Пей, хоробр. Это варево настояно на двенадцати травах и разбавлено медвежьей кровью. Пей, тебе нужны силы, чтобы выдержать.

А что выдержать?

Мокей с трудом разлепил тяжелые веки, увидел отсвет желтоватого огня на бревенчатой стене. Между бревнами для тепла был проложен седой болотный мох. Почему-то Мокей особенно ясно отметил эту деталь, словно удивляясь тому, что и чародейка может мерзнуть, как обычные смертные, хотя говорят, что их греет особенная ведьмовская сила.

– Малфрида, ты ведьма? – слабо спросил Мокей.

Она будто и не расслышала. Мокей огляделся. Он уже бывал здесь. Резной столб посредине, поддерживающий кровлю, весь покрыт особыми вырезанными знаками; печь-каменка в углу, лавки с расстеленными шкурами, на стенах полки, уставленные горшочками и коробами, чучело совы, которое он сам же и сделал для знахарки.

Сейчас Малфрида сидела на лавке у ног Мокея и обмывала его окровавленную ступню.

– Сколько же ты прошел, вдовий сын? Видать, немало.

И тогда он попытался приподняться на локтях, взъерошенный, грязный, в разорванной рубахе, с ожерельем из когтей хищников на тесемке. Стал торопливо рассказывать, как было дело, как на него напал оборотень, успев поранить перед первыми петухами, а до того он сам нанес оборотню рану, распоров ему морду.

Малфрида слушала его абсолютно хладнокровно, продолжая спокойно промывать и обрабатывать раны... Их оказалось больше, чем Мокей заметил сначала: порезы, царапины, сбитые в кровь костяшки пальцев. Но все это были пустяки, и Мокея они не волновали. Он только твердил, чтобы она помогла ему вытравить злое проклятие от укуса оборотня. Ибо только это было опасно, только этого он страшился.

– Да не возись ты с царапинами, Малфрида. Помоги лучше избавиться от того, что сделали зубы оборотня.

– Но смогу ли я? – нахмурила темные брови знахарка. Сама же украдкой поглядывала на Мокея.

Он откинулся на ложе.

– Ты сможешь. Я не мог ошибиться насчет тебя. – Малфрида молча отошла, взяла с полки разные снадобья, что-то смешала, растолкла в ступке. Потом налила из скляночки какой-то темной жидкости в плошку, поднесла Мокею.

– Что это?

– Не все ли тебе равно, вдовий сын? Ты решил мне довериться, так что не спрашивай.

Внутри у Мокея шевельнулась гадливость. Она сказала, чтобы он ей доверился, но в его душе жило еще то, что было от светлых богов его рода, он боялся прикоснуться к тьме... Но разве он уже не прикоснулся? Разве тьма не начала поглощать его изнутри? Он уже становился оборотнем, и только такая же темная сила могла вернуть его в мир смертных людей.

И он решился, глотнул темное, чуть сладковатое питье и взглянул на чародейку с некоторым удивлением. Ничего гадкого она ему не дала. Обычный маковый отвар.

Малфрида даже засмеялась.

– А ты что думал? Толчеными жабами буду тебя потчевать? Нет уж, хоробр. Мне надо только, чтобы ты покрепче уснул, чтобы не чувствовал боли.

Он глядел на нее. Малфрида как будто и не торопилась, напевала что-то, раскладывая рядом какие-то ножички и крючки, протирала их настоями. Ее беспечность казалась Мокею чудовищной издевкой, он хотел сказать, чтобы она поторопилась, чтобы не теряла ни минуты, ибо с каждой секундой он превращался в волколака. Ему даже казалось, что он чувствует некое леденящее омертвение в стопе, как будто что-то холодное проникает в его кровь, поднимается все выше и выше, отравляет его... превращает...

Только когда Мокей забылся сном, Малфрида приступила к делу. Лицо ее стало сосредоточенным и суровым. Она понимала, что ей предстоит немыслимо трудное дело: надо срезать мясо вокруг раны, а затем иглами проколоть все тело особой цепочкой, пока не выступит кровь. Тогда она заговорит каждую каплю крови, изгонит отовсюду яд оборотня. И сделать это надо до того, как настанет новая ночь, как на небе вновь появится луна. И если не успеть – парня уже ничто не спасет.

Малфрида трудилась, не разгибая спины. Она раздела Мокея донага и, переворачивая его тяжелое обмякшее тело, делала надрезы и уколы, чертила кровью знаки, заговаривала их, и они начинали светиться голубовато, так что вскоре тело Мокея будто замерцало. Голос Малфриды то опускался до шепота, то повышался, и в нем слышалось то рычание зверя, то шипение гадюки.

Порой Мокей начинал подавать признаки жизни. Один раз вздрогнул, когда она сделала очередной надрез и потянула его крючком, выпуская кровь. Охотник ощутил боль и жжение, стал даже различать ее голос:

– Агрва, шшш, мота, дреги, свет и тьма соединитесь... – Мокей слабо застонал.

Странно: он вдруг припомнил некоторые звуки и слова заклятия, которое когда-то учил, но, как ему казалось, забыл, сейчас же вспомнил с тягучим стоном.

– Ыгры, ак, воуоо, свет наступает, давит силу кромки...