Башня. Новый Ковчег 6 - Евгения Букреева
И вдруг такое странное сообщение. С чего бы? И причём тут её сын?
Она посмотрела на часы: без двадцати двенадцать. Времени более чем достаточно. Анжелика провела пальчиком по экрану, оживляя его, и быстро вбила текст: «Я сейчас дома, если вам удобно, можете подойти прямо сейчас». Ответ пришёл почти сразу: «Буду через десять минут».
Анжелика, не глядя на любовника, который всё это время недовольно наблюдал за ней, поднялась с постели, улыбнулась своему отражению и проследовала в смежную комнату — гардеробную.
— Что-то случилось? — подал голос Ник.
— У меня сейчас встреча, — отозвалась она, быстро перебирая вешалки с одеждой.
— А я? — в его голосе послышалась обида.
— Я не думаю, что это надолго. Если хочешь, можешь подождать меня тут. Потом продолжим. Ну, Ник, милый, не дуйся. Это по работе. Сейчас я узнаю, что нужно от меня министру здравоохранения, и вернусь к тебе. Впрочем, если ты торопишься…
— Нет, нет, — поспешно ответил Жданов. — Я подожду. Ты же недолго?
— Я постараюсь, — промурлыкала Анжелика, наконец, остановив свой выбор на жемчужно-сером брючном костюме.
Она действительно не думала, что Мельников задержит её надолго.
Глава 15. Мельников
Перед дверью апартаментов Анжелики Бельской Мельников остановился, помедлил, собираясь с мыслями. Идея прийти сюда пришла к нему не сразу. Но обстоятельства сложились так, что ничего другого пока предпринять было невозможно, да и мальчика, сына Анжелики, который подставился с фальшивым пропуском для дочери Савельева, следовало вывести из-под удара, и кому как не матери это сделать. Тем более, что его мать, Анжелика Бельская, министр юстиции, могла многое.
Приёмную Марковой Олег покинул в спешке, хотя и старался перед Ириной Андреевной ничем себя не выдать. Сказалась многолетняя выдержка, и он, взяв себя в руки, терпеливо и вежливо объяснил Марковой, что мальчику нужен покой и желательно приложить что-нибудь холодное к шишке. Затем сослался на срочное сообщение от своего секретаря и поинтересовался, может ли он зайти позже, обсудить интересующий его вопрос. Естественно, заговаривать теперь с Марковой о том, о чём просил его Стёпка — о девушке Айгуль Сафиной, попавшей в людоедскую программу Верховного, — было в высшей степени неосмотрительно, и Олег это понимал, как и то, что потом придётся выдумывать новый предлог для визита.
Уже в коридоре, шагая по направлению к лестницам, ведущим вниз, и то и дело переходя на бег, Мельников прокручивал в уме полубезумный бред больного ребёнка: Шура, сам того не ведая, раскрыл важную информацию, практически пересказал весь разговор Марковой с Караевым, случившийся по-видимому только что — гематома на голове Шуры была свежей. Сбежав по лестнице, Олег на минутку остановился. Здесь, на нижнем этаже Надоблачного яруса, ему предстояло пройти через КПП, и лучше было сразу определиться, куда бежать дальше: в больницу или к Долинину, в притон.
Его отцовская душа рвалась в больницу. Там были дети, Ника, Стёпка…, сын же наверняка сунется, не сможет остаться в стороне, а Караев вряд ли сделает скидку на то, что Стёпка ещё ребенок. Но как бы не велико было это желание, чувство долга и здравый смысл победили: спасти Нику он не успеет — Караев получил информацию о том, где находится девочка, не меньше получаса назад, и скорее всего он уже там. А вот Долинина предупредить об этом было просто необходимо, а, значит, оставался только один путь — в притон на восемьдесят первый.
Приняв решение, Мельников повернул к Южному КПП, но, не доходя каких-то десяти метров, остановился как вкопанный. У стеклянной, просматриваемой насквозь будки охраны стоял уже знакомый Олегу человек. Сейчас на нём был застёгнутый на все пуговицы военный китель, безупречно отглаженные по стрелке брюки сидели как влитые, нигде не топорщась, но в память Олега навсегда впечатался другой образ: мятая белая рубашка с расстёгнутым воротом, небрежно закатанные по локоть рукава, крепкие мужские руки и лицо, открытое и приветливое, с мягкой полудетской улыбкой — палач Караева.
Впрочем, лицо этого человека и сейчас было приветливым и открытым, он что-то рассказывал охраннику, по всей видимости, смешное, потому что оба военных то и дело заходились в смехе, раскаты которого долетали до Олега. О чём они разговаривали, Мельников, конечно, слышать не мог, но увиденного было достаточно, чтобы понять — проходить через КПП сейчас нельзя. Почему-то первое, что пришло в голову: ждут именно его, и как только он попытается покинуть Надоблачный уровень, за ним тут же установят слежку. Недаром его так внезапно отпустили после допроса, ничего толком не объяснив.
Олег быстро развернулся, пока его не успели заметить из будки охраны, и решительно зашагал назад, к лестнице, поднялся, не чуя под собой ног и стараясь не обращать внимания на бешено колотящееся сердце.
Звук звонка в квартире Бельской оказался резким — Олег даже вздрогнул, слегка отступил назад и удачно: дверь открыли почти сразу, как будто его ждали. Красивая девушка в аккуратной униформе горничной приветливо поздоровалась, улыбнулась одними губами и, как только он представился, попросила его следовать за ней.
— Располагайтесь, Олег Станиславович, — девушка вежливо показала рукой на молочно-белый диван, раскинувшийся в центре огромной, больше похожей на холл гостиной. — Анжелика Юрьевна сейчас подойдёт.
Олег присел на диван и огляделся.
Он ни разу не был у Анжелики, — особой дружбы они не водили, — и его неприкрытое любопытство было отчасти оправданным. Гостиная, практически пустая, если не считать геометрически строгого дивана, большого, в виде буквы «П», на котором сидел Мельников, действительно напоминала холл, какие обычно бывают при больницах, или даже огромную больничную палату, бьющую в глаза стерильной белизной. Это впечатление было настолько ярким, что, если бы не разноцветные картины на одной из стен, представляющие собой натянутый на подрамник холст, размалёванный весёлой детской рукой, и не ваза с мандаринами на низком столике, то, казалось, что можно услышать тихое бряцанье хирургического инструмента, ещё теплого после обработки в автоклаве, который везёт по коридору на тележке операционная сестра.
Мысли странным образом перекинулись с этой нелепой больничной ассоциации на Стёпку: где он сейчас, добрался ли до дома, не вздумал ли куда-нибудь бежать, горячая голова, и отцовское сердце вновь обдало холодным страхом. А ведь если бы не Стёпа, Мельников
