Записки нечаянного богача - Donteven
- А откуда ты знаешь Артема Головина, Самвел? - спросил я только чтобы не молчать. Плеск реки заполнял пространство вокруг так плотно, что начинал давить на уши.
- Давно знаю, - сразу включился в беседу Врунгелян, знать, совсем устал молчать. А ему еще обратно одному добираться, - он несколько раз сюда гостей присылал. Наши многие его знают, помогали ему с турами в Ливан, в Иран, в Аргентину. А что так смотришь, там сотни тысяч армян живут, - пояснил он в ответ на мой удивленный взгляд, - вот и получилось, что узнал кто-то про него и его бизнес. А лучше нас никто секреты хранить не умеет, знаешь? Так и вышло, что тот, кто про Головина узнал — никому ни слова не рассказал. Ни семье, ни соседям. Только Грачику похвастался, когда тот в гости зашел. А Грачик знаешь какой? Крэмэнь! Никому! Саркису только. Но Саркис — могила! Только Гамлету рассказал. А Гамлет ему в ответ поведал, как брат Гургена тоже в путешествие ездил от Головина, только об этом никому говорить нельзя — страшный сэкрэт! - я начал ржать еще на слове «крэмэнь». Самвел с важным лицом договорил, и тоже рассмеялся. Наш хохот в этих нехоженых местах звучал совершенно неожиданно. Как будто природа намекала, что стоит быть потише. Казалось, даже могучий, битый жизнью армянин чувствовал себя не в своей тарелке, а про уж меня и говорить нечего.
Прощаясь, Врунгелян выдал мне что-то вроде финальных ценных указаний: далеко не уплывать, пока нормальное жилище не построю — спать на дереве или в лодке на воде, смотреть и слушать всегда и во все стороны, не трогать и не есть незнакомые предметы и животных. Серьезно так говорил, застращал прямо. В самом финале дал какую-то приблуду на веревочке, вроде электронной сигареты, только подлиннее. Сказал, если будет совсем край — повернуть обе части в разные стороны, как бутылку открывают. И сигнал пойдет в поселок. А оттуда помощь придет. Не сразу, но придет точно. Обнял меня, оттолкнулся от берега и уплыл.
Запах бензина и масла ветер унес почти сразу. Шум мотора еще минут двадцать звучал, а потом резко пропал — видимо, Самвел вышел из устья реки. А я все сидел и не мог заставить себя встать. Не то, что на маршрут, а просто подняться с коряги. Я был один на один с дикой природой. Просил — нате, вот она, кругом. До ближайших людей — полсотни километров по прямой. Только из прямого тут — одни редкие солнечные лучи. Достал нож, подержал в руках. Оружие мужиков всегда если не успокаивает, то хотя бы отвлекает. Артем в Москве осмотрел и признал ножик вполне годным, даже не стал сватать свои выживальные, с компасами, огнивами, свистками и стратегическим запасом контрацептивов в рукоятке. Мой сделали на заказ в Златоусте. Но из заказного там была только гравировка на одной стороне. «Вот по ней и опознают» - не ко времени вылез внутренний скептик. Я плюнул и сел в лодку.
Четыре часа. Четыре проклятых часа я греб, как каторжный. Пробовал бросать крючковатый якорь-кошку на берег вперед и подтягиваться на веревке. Пробовал выходить и тянуть лодку, как хотел изначально. На берегу наседала мошка, лютые полчища кровопийц, которые одним гулом своим могли бы свести с ума, казалось, самого Будду. Кошка цеплялась так, что ее приходилось потом вырубать топором. Как будто все вокруг — деревья, река, скалы — говорили мне: «ну куда тебя тащит, дурачок городской?». В детстве мама говорила, что всем хорош старший сын. Только очень уж упрямый. С годами, видимо, ничего не поменялось.
Я причалил на небольшом мысу, который образовывала маленькая речушка метров тридцати шириной, впадая в Уяндину. Хотя в мыслях я давно уже называл реку другим словом. Оно тоже на «дина» заканчивалось, но в начале содержало явное эмоциональное осуждение промискуитета и непостоянства речной личной жизни. Подлая водная артерия крутилась и извивалась, как змея. На распечатанных картах, что выдал мне Самвел, это было видно особенно хорошо: сплошные повороты, узлы да изгибы. Казалось бы — пересеки ма-а-аленький перешеечек, и срежешь петлю километров в десять. Только перешеечек сам был километровым, и берег оказался отвесным, метра три высотой. Влезть — может и влез бы, но лодку и барахло затаскивал бы потом до вечера. Я развалился на дне вдоль бортов, закинув ноги на сиденье. Солнышко грело, кругом журчала вода. До темноты еще часов семь-восемь точно. Ладно, догребу, докуда сил хватит.
Через час заметил место, где впадала еще одна речушка. Пробираясь вдоль берега, решил посмотреть, как там с течением? Если не сильное — можно подняться по ней. Справа возвышался какой-то горный массив, высотой наверное с двадцатипятиэтажный дом. По его склонам тоже текли ручьи и даже реки. Но эта, передо мной, была хотя бы горизонтальная, по ней не надо было плыть «снизу вверх». Свернув с основного русла, я впервые в жизни услышал настоящий волчий вой. Домой захотелось так, что не словами не описать.
Еще полтора часа я греб по этой безымянной протоке. На карте во время прошлой остановки отметил место, где решил остановиться, осталось только не проскочить. Там должен быть очередной изгиб русла, образовывавший полуостров длиной полтора километра и шириной метров двести. А сразу за ним — аж целое озеро. Зачерпнул за бортом воды, умылся и попил. Сладкая, надо же. Еще один поворот — и будет финишная прямая. И снова завыл волк. Черт с ним, с течением — приналягу-ка на весла.
Заходящее солнце слепило, подбираясь к верхушкам деревьев. Пот щипал глаза, хоть я и умывался почти ежеминутно. Скорости это, конечно, не добавляло. Но вот, вроде, заветный поворот? Точно он! Лодка зашла в озерцо и замерла — течения там наконец-то не было. Видно, что вода чуть шевелилась возле берегов, но посередине — полный штиль.
Я вдруг вспомнил, как ругался с Головиным по поводу названия своей лодки. Он убеждал, что называют только военные корабли и приличные гражданские суда, а то, на чем я собрался штурмовать крайний Север — в имени не нуждается. А я не унимался и все набрасывал героические имена, но почему-то преимущественно конские: Буцефал, Боливар, Росинант.
- Говно, - задумчиво
