Голодная бездна Нью-Арка (СИ) - Демина Карина
— Чего? — на Мэйнфорда Вайс уставился с упреком, и пончик, который сжимал в кулаке, не подумал отложить, впрочем, как и очередную перфокарту, от которой явственно несло гарью.
— Того. По моим кристаллам есть что?
Вайс нахмурился. Светлые бровки его, почти не различимые на белой коже, сошлись над переносицей. Он явно вспоминал, кто вообще стоит перед ним и о каких таких кристаллах идет речь.
— Дело в «Веселой вдове»…
— А! Так это… я заключение пишу, — Вайс махнул рукой, той самой, с пончиком, и сахарная пыль разлетелась над бумагами, по виду которых можно было судить, что над отчетом работали давно, плодотворно, но без малейшей надежды довести эту работу до конца. — Если подождете…
— Не подожду.
Хотелось отвесить наглецу подзатыльник.
Или хотя бы пончик отобрать.
И наверное, на лице Мэйнфорда промелькнуло что-то этакое, предупреждающее, если Вайс пончик отложил — аккурат на упомянутый отчет, вздохнул, вытер пальцы о рубаху. И повернулся к Мэйнфорду спиной.
— Глядите…
Щелчок пальцами, и тусклое зеркало экрана вспыхивает. Синеватый искусственный свет столь неприятен, что Мэйнфорд щурится, заслоняется от зеркала рукой.
— Я поначалу решил, что ошибся… ну там стандартные помехи или прочий мусор… — пухлые пальцы Вайса проплыли над панелью. Они двигали рычажки, крутили крохотные шестеренки, двигали бусины в хитросплетениях силовых проводов.
— Вообще тут мусора изрядно попадается… чем чтец хуже, тем больше фона. Бывает, что придет кристалл, так намучишься, пока подчистишь. Пару часов проковыряешься, а что в итоге?
На горном хрустале разворачивалось знакомое уже действо.
Бар.
Певица.
И кажется, звук тоже присутствовал.
Обреченный Джонни, который был уверен, что вся жизнь у него впереди, и не просто впереди — весь треклятый мир у ног растянулся, только и надо, что взять.
Его подружка с алмазами на груди…
— … а тут вроде запись приличная. То есть, отличная. Я прям офигел, когда увидел. Такого скрута давно не попадалось!
— Чего?
— Скрута, — Вайс удостоил Мэйнфорда снисходительным взглядом. — Сжатия. Когда запись из ментала переводится на материальный носитель. Пишущий выступает в роли посредника, который…
— Это я знаю, — прервал Мэйнфорд.
— Вот… короче, обычно и поднимают слой кое-как, и скрут хреновый, если не сказать хуже. Когда силы недобор. Когда… ну а тут — идеальненько. А помехи есть…
Фигуры стрелков были размыты, словно нарисованы поверх самой ленты, и нарисованы крайне небрежно.
— Рассеиватели, — уточнил Мэйнфорд, и Вайс хмыкнул:
— Сам знаю. И не стандарт… стандарт дает одну линию, и если запись позволяет, всегда можно глубже копнуть. Нет, чистое лицо не вытащишь, тут хоть самим магистром будь, но кое-что выцепить получится. А у этих ребят на всех уровнях помехи. И такие… вот…
Он переключил рычажки, и изображение изменилось, стало плоским, чересчур резким, будто каждую линию вырезали на хрустале.
— Погоди… да…
Резкости поубавилось. Но теперь предметы выглядели размытыми, словно в дымке, иные видны были четче, иные и вовсе почти растворялись. А вот люди — другое дело.
Ярким огоньком сияла сцена.
Понятно — певичка была из светляков.
И второй огонек маячил в зале… тусклые болотно-зеленые ауры игроков. Сам Джонни выделяется, словно пламени плеснули на экран, только пламя это порченное, бурого оттенка. На него и смотреть-то неприятно.
А вот стрелки светились алым.
И вновь же, фигуры их, ауры их, гляделись размытыми, словно Мэйнфорд смотрел на них через толщу воды. Он вглядывался, пытаясь вычленить хоть что-то. Не потому, что сомневался в квалификации техника, но скорее уж привык доверять себе и только себе.
— Видишь? — отчего-то шепотом поинтересовался Вайс.
— Нет.
— Ауры… глянь в другом диапазоне. Этот ловит психокинетику…
Синие тона. Мягкие. Приглушенные, интимные даже, но в этой уютной интимности катастрофа выглядит еще более отвратительной. Здесь не видны предметы вовсе.
И потому удивительны движения фигур, лишь отдаленно напоминающих человеческие. Синие всполохи гаснут один за другим. Кто-то тихо, обреченно, кто-то — яростно вспыхивая напоследок.
— Еще не видишь?
— Нет, — вынужден был признать Мэйнфорд.
— Они одинаковы!
— Кто?
— Да стрелки! — Вайс ерзал на месте, и брюхо его колыхалось. Пуговицы все же не выдержали, и теперь между полами розовой рубахи проглядывала белая кожа. — Посмотри внимательно! Они на всех уровнях совершенно идентичны! А это невозможно! Рассеиватель рассеивателем, но ни один растреклятый амулет не способен полностью унифицировать ауру! Да чтобы до самого глубинного уровня…
То есть, среди нападавших был не просто малефик, но малефик-артефактор как минимум нулевого уровня, способный сотворить этакие чудо-амулеты.
Замечательная новость.
— Это еще не все… я прогнал помехи. Сделал спектральный анализ… в общем, я там все напишу, ладно?
— Ладно, — милостиво разрешил Мэйнфорд.
— Вот… ну спектр помех, он тоже показателен… навроде отпечатка, только сложней… короче, я сразу почуял знакомое… смотри.
Он вытащил кристалл из гнезда и ловко загнал второй.
Мигнувший было экран восстановил хрустальную свою синеву, а спустя мгновенье на нем появилась картинка.
Двор.
Старый дом с дощатою верандой. Размокшие клумбы, расползшаяся грязь дорожки. Ограда. Качели… и фигура на качелях.
Это же тот мальчишка! Запись, сделанная скорее по привычке, чем из острой на то надобности. Но теперь, глядя на эту запись, Мэйнфорд видел не пропавшего парня, а смазанное пятно.
…нарисованное карандашом.
…наспех нарисованное и полустертое.
— Понял, да? — с азартом воскликнул техник. — А теперь дальше… это то, чего из камеры притащили… вообще я прежде с живой памятью дела не имел… но вы классно поработали. Четкость великолепная…
…куски чужих воспоминаний мелькают в ускоренном темпе, чтобы замереть на одном эпизоде.
Грязная река.
Обрыв.
Дерево. И фигура тщедушного голого паренька. Точнее, он лишь мгновенье существует на экране, а затем расплывается…
Быть того не может.
— Я прогнал все кристаллы… ну, думал, что, может, это индивидуальное… иногда бывает, что чтецы непроизвольно портят запись…
Хорошее объяснение.
Логичное весьма. Но Мэйнфорд чувствовал — неправильное.
— Так вот… те, которые базовые идут, с ограбления на Байвел-стрит… и еще мы просили парочку тестовых записать… в общем, на них чисто. А с тех вещичек, ну, которые… — Вайс крутанул в пальцах кристалл и поморщился. — С берега… там на всех помехи присутствуют…
Быть того не может.
Что общего между стрельбой в баре и пропавшими детьми?
— Это еще не все… я вообще трижды проверил… ночь всю просидел, — Вайс не жаловался, рассказывал. — Вот… я… не знаю, почему это…
Последняя запись.
Та, из морга. Нет изображения. Всполохи. Пятна. Что-то они значат, и раскладку к отчету приложат, а заодно и пояснение от штатного психокинетика. И пояснение это будет туманно.
— Вот, — на последней секунде запись застыла. — Здесь. Смотри. Снова помехи и очень сильные… очень…
На экране это выглядело пламенем свечи.
Белый центр и золотая корона.
— Не засветка… это… оригинал, я бы сказал.
Вайс теперь откинулся на кресле, да что там откинулся — он почти сполз с этого кресла.
— Спектр тот же, но там… на прошлых… он слабый, смешанный… а тут — яркий… Я подчистил… сделал обратку… как негатив и позитив… это же элементарно. Сила воздействия обратна по вектору… расчет по Люму… восстановление… подумал, что получится.
— И как?
Вместо ответа Вайс щелкнул, в очередной раз меняя картинку.
Корона не исчезла, нет, скорее уж она обрела характерное многоцветье ауры. Здесь не было белого, как и золота, скорее уж превалировали агрессивные тона. И королевский пурпур светлел, обретая чистоту проклятого рубина. И в нем уже прорастали спирали багряных завихрений.
