Война Грязных Искусств (СИ) - Райро А.

Я молча переглянулся с Дартом.

Он сразу понял, что я прошу найти остальных, и еле заметно кивнул. Оставалось надеяться, что он сделает всё, как надо.

Официантка помогла ему подняться, после чего он что-то шепнул ей на ухо. Явно какую-то непристойность, потому что девушка вскинула брови и чуть порозовела.

— Вы, правда, именно этого хотите… вместо врача?

— А что? — улыбнулся Дарт. — Кажется, это законом не запрещено.

Больше я на него не смотрел и поспешил за патрицием.

В кабинете Джакомо Бруно всё осталось по-прежнему: сдвинутый рабочий стол, мёртвый охранник в углу, пара упавших картин и ковры, мокрые от растаявшего льда.

Убраться работники ещё не успели, но Леонеля вид кабинета нисколько не смутил, даже мертвец в углу.

Патриций сразу же прошёл к стене с портретами и начал их разглядывать, заведя руки за спину.

— Прекрасные работы художников, не правда ли, мистер Ринг?

— Ничего, — буркнул я.

В работах художников я не разбирался, мне хотелось лишь понять, кого эти художники изображали.

Чувствуя моё нетерпение, патриций обернулся.

— Всё очень просто, Теодор. Никакого секрета. Эти картины висели в кабинете моего предка, Дина Скорпиуса. Именно он основал винодельни. Дин был членом одного закрытого клуба. Ну а люди на портретах — это те, кто тоже в него входил. Ничего криминального, просто клуб по интересам.

Я тоже посмотрел на портреты. Уже более внимательно, чем в первый раз.

Картин было восемь. Теперь я посчитал точно.

Шесть висели, а две свалились на пол. На всех портретах были изображены мужчины разного возраста и, судя по одежде, разного положения и с разным доходом.

Самому старшему из них было примерно лет восемьдесят, а самому младшему лет двадцать пять. Странно, что их связывали хоть какие-то общие интересы.

— А что за клуб такой? — поинтересовался я, не сводя глаз с портретов.

Патриций пожал плечами.

— Я знаю ровно столько, сколько написано в дневнике Дина Скорпиуса. А там немного информации о клубе и, как я понимаю, здесь только часть людей. Только приближённые к Смотрителю. Дин называл его хранителем музейных редкостей. Ну и сам, конечно, пользовался его услугами.

Внутри меня поднялась волна жара — вот теперь, кажется, я подобрался поближе к тайне хранителя Печати. Но всё равно начал расспросы издалека:

— А что хранил в музее сам Дин Скорпиус?

Патриций ответил не сразу, но всё же не стал утаивать то, о чём обещал рассказать откровенно:

— Он хранил первую бутылку «Меланхоличной Девы» — вина, что сделало его знаменитым и очень богатым. По крайней мере, он так писал в своём дневнике. Где эта бутылка сейчас, мне, увы, неизвестно.

— То есть, вы не знаете, где этот музей?

— Нет, не знаю, — просто ответил Леонель. И, кажется, вполне искренне.

На стене я отыскал глазами портрет Святого отца Ригли и указал на него рукой.

— А что это за человек, вы знаете?

Если честно, я даже замер в ожидании ответа. Ладони вспотели сами собой.

— Это как раз и есть Смотритель, — сообщил патриций. — Его настоящая сабасская фамилия Хамади. Это был влиятельный человек своего времени. Не знаю почему, но его называли Святой отец Ригли.

Внутренне я выдохнул. Уже кое-что. Как минимум есть фамилия.

— А что вы о нём ещё знаете, об этом Святом отце? Возможно, Дин Скорпиус о нём подробнее писал в своём дневнике?

Патриций внимательно на меня посмотрел.

— Хм… Этот человек настолько важен для вас?

— Говорят, он владел тайными знаниями кодо, — соврал я мгновенно.

Леонель, конечно, мне не поверил. Это читалось в его глазах.

Но спорить он не стал.

— Мистер Хамади, как я уже говорил, был весьма влиятельным человеком. Его потомки до сих пор живут в Сабасе. Я знаю об этом, потому что они заказывают у нас «Меланхоличную Деву». Но как писал Дин, сам мистер Хамади в конце жизни переехал в Лэнсом. Уже когда Хэдшир стал колонией Бриттона. Они встречались с Хамади каждый год, навещали одного из членов клуба. Мистера Мора.

Патриций указал на портрет самого старшего, седовласого мужчины с мрачным лицом.

— А где они его навещали, не подскажете? — спросил я.

Вопрос, конечно, прозвучал по-идиотски, но мне нужна была любая зацепка. Возможно, Дин и Хамади встречались в каком-нибудь ресторане или другом знаковом для них месте.

— Подскажу, — тут же ответил Леонель. — На кладбище. Мистер Мор был уже мёртв, и члены клуба каждый год ходили к нему на могилу.

Поднявшаяся во мне волна жара внезапно опустилась вниз и остыла.

— Ясно, — мрачно отозвался я (здравствуй, тупик). — А что вы можете сказать про остальных? — добавил я вопрос без особой надежды.

Патриций начал перечислять имена людей на портретах, указывая рукой слева направо.

— Это мистер Харрис. Кажется, он служил в банке «Дюваль». Это мистер Кларк, коннозаводчик. Это мистер Томпсон, инженер. Ну… мистера Хамади мы уже обсудили. Дальше мистер Холл, газетчик. И мистер Мор, ресторатор. — Патриций перевёл взгляд на пол, на упавшие картины. — Ну а здесь мистер Робинсон, актёр театра, кажется. И мистер Смит из Бриттона, военнослужащий.

Я не сразу сообразил, что конкретно только что услышал.

Внутри пронеслась волна обжигающего холода и высекла на коже мурашки.

Мистер Смит из Бриттона.

Мистер Смит…

Сначала я уставился на Леонеля, медленно моргнул, потом нахмурился и переспросил:

— Кто, простите?..

— Мистер Смит из Бриттона, военнослужащий, — спокойно повторил патриций. — По крайней мере, так было указано в дневнике Дина… А что, этот мистер Смит вас тоже интересует? Кстати, он тут самый молодой. Но о нём Дин ничего не писал. Только его профессию. Так что простите, Теодор. Ничего не смогу вам рассказать.

Я принялся изучать картину, упавшую на пол и завалившуюся верхним краем на стену.

Кажется, у меня разом вспотел лоб и пересохли губы, да и всё во рту пересохло… ведь я смотрел на того самого человека, которым когда-то был, двести лет назад.

Смотрел на одну из своих людских воплощений.

Похоже, самую жестокую и циничную, самую хитрую, самую порочную и самую кровожадную.

Во мне сохранились лишь крохи от того существа, но всё же сохранились — порой я ощущал это всем естеством, будто в меня вселялся дьявол.

Появлялась беспричинная жажда крови, злость и желание взять силой всё, что хочется.

Причём тёмная жажда появлялась во мне не только, когда я надевал Печать. Меня захлёстывало тьмой и раньше, ещё в школе Сильвер, как только начинало зашкаливать кодо. Однако Печать в разы усиливала это состояние.

Так, значит, вот он какой, мрачный волхв и энормос на начальном пути своих перевоплощений, максимально близкий к демонической и тёмной своей природе.

Возможно, даже первый перерождённый, только что призванный Хозяином для кражи Печатей.

Мои глаза жадно принялись изучать портрет.

Молодой светловолосый мужчина с тяжёлым взглядом и широкими, вразлёт, бровями. Между ними — глубокая морщина, слишком глубокая для столь молодого возраста.

Могучие плечи и грудь, бычья шея. И рукояти двух мечей за спиной. Точно такие же, один в один — чёрные, лоснящиеся. Это были те самые мечи, что я выплавил из булыжников совсем недавно.

Мои глаза смотрели и смотрели, безотрывно.

Возможно, это был единственный мой портрет из того времени.

И чем дольше я его изучал, тем сильнее меня будоражило.

Тот человек с портрета не стал бы любезно беседовать с патрицием Скорпиусом. Он бы прижал к его горлу лезвие клинка, а получив информацию, прирезал бы патриция, не задумываясь.

Он бы действовал один, без довесков. Он бы не стал мучиться совестью и помогать каким-то там жалким адептам из Ронстада. Он бы наплевал на врагов и на их угрозы. Он бы наплевал на друзей, потому что их бы у него не было.

Он бы пробил себе путь мечами, залил бы свои следы кровью. Он бы никогда не стал никого спасать, он бы думал лишь о себе, своих желаниях, инстинктах и делах. Он бы…