Джон Райт - Туманы Эвернесса

— Человеческое искусство должно прославлять, а не унижать природу, и будет лучше, если каменщики вообще не будут работать. Мы разрешим построить только замечательные дома, потому что уродливые — настоящая боль; причудливые деревянные коттеджи, благородные каменные замки; но и они не должны вредить лесам или горам.

— А что с фабриками и заводами? Мы можем построить их в Раю? Папочка очень гордился заводом, который он построил в Калифорнии.

— Честная работа на благо людей приносит нам радость. Но разве из рабочих домов не изливается наружу коричневый яд и не валит дым? Мы не разрешим ради неистребимой любви людей к золоту вечно разрушать природу. Нет никакой нужды во всей этой сумятице, которая называется коммерцией, если все люди будут сыты, здоровы и защищены надежной рукой короля эльфов. Мои сундуки никогда не опустеют.

— А что в Раю будет с изобретателями? Мой папочка тоже изобретатель. Он придумал особый легкий сплав, который может выдерживать очень высокое напряжение, и его можно использовать в суперкомпьютерах и для сверхбыстрой передачи…

— Подчиняясь моей воле земля, ветер и волны дадут все необходимое, а эльфы сделают все то, на что природу можно уговорить: вещи для плавания, полета или передвижения, средства для того чтобы увеличивать или уменьшать приливы, или успокоить разбушевавшийся ураган. Для чего в раю строить огромные машины, чтобы вырвать у земли то, что она и так отдаст, добровольно и с радостью?

— Мой папочка еще и юрист…

Оберон тонко улыбнулся. — Человеческий разум не имеет никакого понятия о правосудии. На суде бессмертных нет и не может быть лжи и риторики.

— А что со Второй Поправкой?[75] У папочки большая коллекция винтовок и пистолетов. Он победил на нескольких соревнованиях.

— Для чего нужно оружие? У Офицеров Короля есть молнии, которые поразят преступника в любой точке земли.

— Великолепно. А если нам не понравится ваша администрация, мы сможем проголосовать против нее? Или мы обречены на добро? Папочка однажды пытался выставить свою кандидатуру в муниципалитет, но проиграл.

— Терпение научит тех, кто не понимает моих путей. Ребенок не может вырвать посох из рук отца.

— Ну хорошо, еще один вопрос. А ты можешь сделать такой рай, что люди, которых ты показал в бассейне, могут в него придти, вылечиться, отдохнуть, но люди вроде моего могут отца не приходить, если не захотят? Рай, из которого люди могут уйти, если он им не понравится?

Оберон отступил назад. Теперь свет, лившийся из зарешеченных ворот рая, больше не освещал его, и Венди не могла проникнуть взглядом в тень, окутавшую его лицо.

Наконец из темного силуэта послышался голос:

— Заклятие Титании заставляет меня говорить правду, и только правду. Слушай: прежде чем съесть хлеб его надо испечь. Это закон твоего мира. Так и в том мире: сон должен присниться, иначе им невозможно наслаждаться. В моем королевстве воплотится величие, а не слабость мира. Значит, кому-то придется пожертвовать собой ради бедных и беспомощных.

— Хм. Мне кажется, я поняла, о какой жертве ты говоришь. Это же жизнь моего папочки, верно? Ты собираешься уничтожить все, что составляет смысл его жизни. Наверно ты хочешь убить всех людей вроде него, а? Людей, которые хотят превратить в реальность свои собственные сны без твоей помощи! Держу пари, ты к нему ревнуешь!

Оберон стал вдвое больше своего обычного роста, и в его голосе прозвучали отзвуки грома.

— Что значит одна жизнь, если речь идет о миллионах!

— А свою, ты бы отдал ее?

— Конечно нет! Не глупи. Но люди считают, что пожертвовать собой ради слабых — благородно. Пендрагон должен пролить свою кровь, чтобы накормить землю, а земля накормит все человечество! Только современные глупые люди думают, что короли не должны платить древнюю цену, которая сделает землю цветущей и плодородной. Почему ты отшатнулась?

— Ого! Да ты говоришь о человеческих жертвоприношениях! Ты сумасшедший!

— Существует кое-что и похуже. Вспомни ужас на лицах в бассейне! Эти люди страдают по-настоящему. И тебе их совсем не жаль? Подумай сама: разве не стоит потратить одну жизнь, чтобы спасти миллион?

— Но ты же не собираешь потратить свою! Да ты еще один Кощей Бессмертный, только побольше! А теперь скажи мне, что это за парень, твой Пендрагон. И не говори мне, что я его не знаю!

— Ты его знаешь.

Внезапно небо над ними потемнело. Оберон удивленно посмотрел вверх. Созвездия сражались между собой. Как раз сейчас Орион выстрелил из лука в Скорпиона, и звезды превратились в потоки падающих огней.

Земля и небо содрогнулись, потом еще и еще, появились кометы, планетные сферы ударились друг о друга и затряслись.

Вулканы на горизонте выбросили в него столбы огня. Их мертвенно бледный свет высветил ряды и облака темных ангелов, летящих на крыльях урагана. За ними поднялись левиафаны и химеры, василиски размерами с титанов, медные сколопендры, медузы, трясущие волосами-гадюками; кракены, похожие на распухшие луны, вытянули во все стороны огненные щупальца.

В авангарде шел гигант со ста руками, на гребне его огромного шлема стояла беседка, напоминавшая цитадель из железа. На балконе цитадели Венди увидела маленькую фигурку и, по наитию, поняла, что это Азраил де Грей.

Оберон стукнул ногой и земля затряслась.

— О Мать Земля! Мой Моммур подними на сотни лиг над этою равниной; и пусть все три могучие стены, из олова, из меди, орихалка[76] поднимутся за ним и даже выше.

Внезапно вокруг них оказался чистейший эфир, а созвездия оказались на одном уровне с внешней стеной или даже ниже.

Оберон громко сказал:

— Эли! Отправь в бой Старость и пусть она годами обстреляет напавшую на нас врагов орду, пусть оболочкой дряхлой станут, в ком кровь бессмертных не бежит. Эльфийский двор, ко мне!

Воздух зашелестел и благородные рыцари, одетые в зеленую и серебряную броню, преклонили колени у ног их повелителя.

— Где Хеймдалль? Почему его все видящее око не увидало издали врага?

Один из воинов, одетый в крылатый шлем и крылатые сандалии, вокруг жезла которого обвились две змеи, ответил:

— Убийство, повелитель, и измена. Великий Хофуд, меч его, остался в ножнах. А тот, кто сделал это, скрыл свой облик, но я подозреваю, что это Том О'Лампкин. Ведь Том исчез, внезапно и бесследно.

— Где Видар[77] Молчаливый?

На этот раз заговорил однорукий человек, в руке которого был настолько острый клинок, что на него было больно смотреть:

— С юга пришел гигантский волк, чья нижняя челюсть скребет по земле, а верхняя — по небу. Видар не сказал ни слова, и отправился сражаться с чудовищем.