Наталия Мазова - Исповедь Зеленого Пламени

Что пять лет назад, на какой-то периферийной Сути, в ночь Середины Лета у высокого костра Флетчер обменялся венками с Многой… Он не придал этому ни малейшего значения — ему просто была нужна женщина на одну ночь, и не более того. Она же, углядев в нем примесь Нездешней крови, решила сделать его жемчужиной своей коллекции и пять лет вела на него загонную охоту.

Что охмурить и окрутить Флетчера Многая могла лишь в своей Башне, которую за эти годы изрядно загадила во всех отношениях — от энергетических потоков до пола и ковров… Но заманить его туда никак не удавалось. И желтый дракончик влетел в мою форточку лишь потому, что Многая не хуже меня знала о пребывании Флетчера в Эсхаре. А я, не зная всего этого, великолепно сыграла ту роль, на которую меня предназначили с самого начала — роль приманки. Пусть даже и не по сценарию, начертанному двумя шарлатанками, пусть даже вынудив Хуану сломать посох Стайна — важен результат.

Я изводилась, пытаясь понять, чем невзначай оскорбила эту женщину — и даже помыслить не могла, что самым своим существованием. Мои Мастерские достоинства были просто-напросто свалены в одну кучу с привлекательной внешностью и случайным вхождением в десятку ведьм-асов. Я доводила самоуничижение до абсурда, упрекая себя за то, что расслабилась перед случайным человеком — но это был не случайный человек, а соперница. Я не приняла Многую всерьез, не чуя в ней ни особых способностей, ни мощной поддержки сторонних сил, даже не наблюдая женского изящества — и забыла, что хитрость в сочетании с завистью и амбициями зачастую не менее опасна.

Но даже сила Башни и поддержка Хуаны не сделали из Флетчера того, что было нужно этой стерве — послушного орудия и покорного любовника. И тогда она, вне себя от ярости, попросту кинулась ломать в нем все, до чего могла дотянуться. А ломать, как известно, не строить, к тому же Флетчер никогда не отличался хорошей защитой — у Растящих Кристалл энергия Камня уходит на удар, а не на стену…

Я не знаю, станет ли когда-нибудь Флетчер прежним — лишь чувствую, что не в моих силах вернуть ему то, что отняла по злобе глупая девица. Я не могу ни в чем себя упрекнуть, ведь я ничего не знала, мало того — не могла знать…

И, наверное, никогда не избавлюсь от ощущения, что потеряла любимого человека только и исключительно по своей вине.

Ветер крепнет, и все отчаяннее шум ветвей, и мечутся, раскачиваясь, фонари среди беспокойной листвы, наполняя комнату безумной пляской теней. Синяя птица развернула крылья и канула с фонаря в грозовую ночь, а я осталась сидеть и смотреть, как в калейдоскопе полусвета и тени то возникает, то тает браслет на руке Флетчера. Он кажется невесомым и каким-то полупризрачным, хотя ширина его — два моих пальца, и единственный знак нарушает гладкую непорочность сияющего серебра — вертикальная черта посередине. Но я понимаю, что это не просто черта…

ВЛАСТЬЮ РУНЫ ИОИСЭ, ЧТО ЗНАЧИТ ОСТЫВАНИЕ И КОНСЕРВАЦИЮ ПРОЦЕССА, СВЯЗЫВАЮ СИЛУ И ПАМЯТЬ ХЕЙНЕДА ВИНАЛКАРА, ЧТО НЕ ЗНАЛ ПОКОЯ И НИКОГДА НЕ ИСКАЛ ЕГО…

Я просила сделать это сама, но мне отказали, пусть вежливо, но непреклонно: тебе не по рангу, не забывай, что ты все еще не полноправный Мастер. Даже это право было у меня отнято…

На том совете Мастеров я не услышала ни слова упрека в свой адрес. Они лишь качали головой и вздыхали скорбно: «Кто бы мог подумать, что снова до такого дойдет! Если уж бьет — то по самым лучшим…» Приговор Ливарка не подлежал обжалованию: лучше Ордену обходиться без Флетчера год, два, даже три, чем потерять навсегда. А мне лучше отойти в сторону и не мешать, ибо сказано: где ты ничего не можешь, там ты не должен ничего хотеть. Привести приговор в исполнение доверили Сайрону.

Тому самому Сайрону, которому Флетчер на весеннем фестивале собирался бросить вызов за место Магистра Растящих. Оставалось всего-то два месяца… Но тот, кто был равен Сайрону во всем, уже не бросит никакого вызова — его просто нет, раз тот, кого зовут Флетчером, решил обходиться без него…

Прошлой ночью Сайрон вошел в эту спальню — силу всегда связывают во сне, и не только скованному, но и никому вокруг не дано видеть браслета на его левом запястье. Одной мне дано — я видела, как узкая и длинная ладонь коснулась темных волос, я слышала, как лилась с губ Сайрона Высокая Речь, хотя и не разбирала всех слов — лишь «белый корабль», «светит звезда», «плыть не дано»…

ДАБЫ НЕ УТРАТИЛ ОН СИЛЫ СВОЕЙ ОКОНЧАТЕЛЬНО ИЗ-ЗА» ПОСТУПКА ПУСТЬ НЕОСОЗНАННОГО, НО НЕБЛАГОВИДНОГО…

Завтра мы расстанемся. И наверное, расстанемся не по-доброму — все идет к тому, что он сам прогонит меня. Мне принадлежит лишь остаток этой ночи… «Так надо, девочка моя», — грустно сказал мне Ливарк, гладя по голове, как гладят кошек…

Наконец-то хлынул ливень. Насколько природа счастливее меня — она может плакать!

Знаете, когда я вижу девчонок, жалеющих, что не седые в двадцать лет, или мальчишек, переживающих, что вот времена — и на каторгу пойти не за что… хочется подойти, да по морде со всей силы мокрым полотенцем, чтобы в чувство привести! Ну что там у тебя — умер друг, ушла любимая, или ты сам кого-то предал и теперь мучаешься от осознания вины? Скажи! Только скажи — и я выключу твою боль! Выключу не вместе с жизнью, не вместе с памятью и даже не вместе с совестью, и не себе заберу, как эти энергеты-недоучки-недопески, спасатели миров — просто избавлю от нее тебя и мироздание… Но я знаю, что это создание отвернется с сигаретой к окну, за которым обязательно дождь (Господи — даже это для них не благодать, не слияние Воды и Ветра, по силе равное лишь Жизни, — а лишнее напоминание о тщете всего сущего…) Отвернется и скажет: «Я тебе не верю».

А для меня боль — как для иных вино: невкусна и запрещена. Вообразите на минуту, что машина умеет думать и чувствовать совсем как человек… так что, она будет упиваться своей поломкой? Нет, думаю, она будет искать либо способ устранить неисправность, либо такую схему работы, при которой поломка будет минимально мешать делу!

Вот за это (даже больше, чем за обязанность всегда «знать, как надо»!) очень многие и ощущают подсознательную неприязнь к любому из Братства: если нам плохо, глаза у нас не печальные, а злые. И то лишь у некоторых — по остальным вообще ничего невозможно прочитать. Выключать физическую боль — первое, чему мы учимся от Наставников, если только не выучились этому еще раньше. А умение выключать или тщательно прятать боль душевную приходит со временем. Ибо сказано: учитесь властвовать собою…

Сейчас-то я тоже это умею, но тогда, до инициации… тогда-то я и начала, выходя в круг, закрывать лицо вуалью. И вовсе тут ни при чем «традиции Кардори»… колокольчики, босые ноги — это все антураж. Пусть я не Леди Радость, я только ее предтеча, но если учишь людей чему-то — нельзя показывать, что сам не всегда можешь следовать собственным проповедям.