Евгений Малинин - Разделенный Мир

Жан, потупив голову, молчал, все дальше отставая от замыкавшей колонну пары всадников. Наконец он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Машеньке.

– Смешная ты девчонка!…

– Как! – опешила Машенька, и от этого возгласа даже ее жеребец остановился.

– Да так! – спокойно ответил Жан. – Ты словно не из этого мира… – Он снова повесил голову и мечтательно улыбнулся.

– А может, я действительно не из этого мира? – с вызовом спросила Машенька.

Он снова посмотрел ей прямо в глаза и спустя несколько секунд заговорил тихо, спокойно, убедительно.

– Слушай, ты, может быть, действительно ведьма, только не ты первая, не ты последняя. Но вот зачем ты свои способности так откровенно демонстрируешь? Или они тебе надоели?…

– Ничего себе – демонстрируешь! – возмутилась Маша. – А что ж, мне надо было спокойно наблюдать, как твой милый командир, этот Трот ублюдочный, стал бы меня при всей вашей честной компании насиловать? А потом еще немножко потерпеть? Вас всех по очереди?…

Жан молчал, не сводя с нее глаз, а когда она возмущенно фыркнула, еще тише произнес:

– Любая девчонка, которая родилась в этой стране, без колебаний прошла бы через любое, самое страшное изнасилование, но никогда не призналась бы, что обладает магическими способностями… И любой мальчишка тоже…

– Почему?! – переспросила Машенька неожиданно севшим голосом.

– Потому, что после такого признания у наделенного Даром остается только один путь – в Одинокую Башню, на свидание к герцогу.

– Ты хочешь сказать?… – начала Машенька, но Пожир ее перебил:

– Ты знаешь, сколько лет нашему герцогу?

Маша отрицательно покачала головой.

– Официально – сто сорок семь!… Официально! На самом деле лет на двадцать – тридцать больше. А выглядит он едва на шестьдесят! Его собственный сын по сравнению с ним – глубокий старик. И знаешь, какое единственное отличие имеет герцог от других людей? Отличие, которое может объяснить столь замечательное долголетие?

Маша снова покачала головой.

– Он приглашает к себе в Одинокую Башню всех, в ком обнаружился Дар. И все вошедшие в эту башню оставляют свой Дар там. Они получают за это землю или деньги, большие деньги. – Жан горько усмехнулся. – Поэтому родители, у ребенка которых обнаружился Дар, сами везут его к герцогу. Помнишь Пузана?

Машенька кивнула не в силах сказать ни слова – в горле у нее встал горький ком.

– Его доставили к герцогу, когда ему исполнилось восемь лет, после того, как он вылечил свою мать от грудной жабы, просто положив ей на грудь свою руку.

– А как же потом эти дети живут? – прошептала Машенька, сглотнув ком.

– Как могут, так и живут… А некоторые – никак…

Жан поднял лицо к небу и прикрыл глаза.

– Моя сестра… ей было шестнадцать… она… – Он замолчал, судорожно сглотнул и совсем тихо закончил: – Она ушла…

Маша, широко раскрыв глаза, смотрела в лицо Пожира. На его закрытые глаза, крепко сжатые губы, перекатывающиеся под кожей щек желваки. И это застывшее, поднятое вверх лицо странным образом начало успокаивать Машеньку. Тугая пружина, свернувшаяся в ее груди после рассказа Жана, стала постепенно распускаться. Она тяжело вздохнула, и в этот момент из-под закрытых век Жана появились две блестящие слезинки и быстро, словно застеснявшись, скользнули к вискам и спрятались там, оставив мокрые дорожки.

Пожир поднял руку и провел ладонью по лицу, словно смахивая старое, страшное наваждение.

– Теперь тебе понятно, почему я не дал Орту назвать тебя «Ваша колдовская сила» при этом столичном торгаше… Этот карлик продаст тебя через двадцать секунд после того, как мы доберемся до патрулей герцогской гвардии.

– Да, теперь поняла… Только все равно мне необходимо быть в герцогской армии.

– Ну, в армии на тебя никто не обратит внимания… Я хочу сказать, не обратит внимания как на ведьму. Если ты, конечно, не будешь колдовать направо и налево. И ребята тебя прикроют в случае чего. Очень ты им понравилась… – Жан улыбнулся. – Так что ты уж постарайся обойтись без магии.

Машенька кивнула, как маленькая девочка, и, тряхнув головой, улыбнулась:

– Давай-ка наших догонять, а то мы совсем остановились.

Пожир шлепнул вожжами по спине лошадки, и телега покатилась быстрее, слегка обогнав командирского жеребца. Жан обернулся и обратился к Маше совершенно другим тоном:

– Ваша колдовская сила, может, стоит отряду прибавить ходу? А то придется опять под открытым небом ночевать…

– А что, у нас по пути есть постоялый двор? – подхватила новую тему Маша.

– Да, как раз при выезде на большой тракт стоит харчевня с комнатами. Тебе там было бы удобно.

– Ну что ж, пожалуй, ты прав, прибавляем ходу. Догоняй!

И Машенька пустила своего коня галопом. Оказавшись в голове колонны, Маша, прервав беседу Сямы с Эго, обратилась к своему лейтенанту:

– Ты знаешь харчевню на большом тракте?

– Конечно, командир!

Маша сразу обратила внимание на отсутствие в ответе Сямы установленного к ней обращения и понимающе взглянула на него.

– Надо бы успеть туда до наступления темноты…

– Будет сделано, командир!

Сяма придержал своего коня и, когда капралы поравнялись с ним, передал им приказ баронессы. Колонна перешла на рысь. Маленькие лошадки Эго Шарца тоже прибавили ходу, словно слышали общую команду. Карлик сидел в своем трясущемся шарабане и бросал косые взгляды на Машеньку, не торопясь, против своего обыкновения, начать беседу. Мария тоже помалкивала, но на то была другая причина. У нее из головы не выходил разговор с Жаном и та информация, которую он ей сообщил. Впрочем, взятая гвардейцами скорость и не способствовала спокойной беседе.

Отряд продвигался вперед без приключений, но ближе к вечеру Сяма начал все чаще и все тревожнее поглядывать на небо. В ответ на вопросительный взгляд Машеньки он заявил, что ночью скорее всего начнется сильный дождь. Но дождь начался раньше.

Сначала ударил сильный порыв ветра. Затем в считанные секунды на совершенно чистое небо наползла иссиня-черная туча, вспыхивая изнутри разрядами молний и погромыхивая, как тяжелогруженая телега на горном перевале. Порывистый ветер набирал силу, пригибая к земле росшие вдоль дороги невысокие деревца и переметая дорогу палой листвой. А затем в глину дороги ударили тяжелые капли, мгновенно превратившиеся в холодные струи. Дорога мгновенно размокла. Копыта лошадей по бабки проваливались в липкую глину и скользили. Люди сразу промокли, лишь Эго Шарц в своем шарабане, прикрытом навесом, был более или менее защищен.

Они ехали под дождем в сгущавшейся темноте около часа, когда вдалеке показались слабые огоньки. Это и был постоялый двор, к которому они спешили. Не снижая скорости, отряд влетел в широко открытые ворота и оказались под широким навесом, перекрывавшим почти половину обширного двора. Пока гвардейцы соскакивали с лошадей, обмениваясь соображениями по поводу погоды и скачки в темноте, Жан Пожир покинул свою телегу, поручив лошадь и добро Орту, и широким шагом направился в приземистое двухэтажное бревенчатое здание.