Олег Борисов - Палач

– Поэтому надо искать. Только непонятно пока – как? Сумеем догадаться – клубок размотаем.

Отложив окурок сигары, довольный собой начальник департамента важно поднял вверх палец и продекламировал:

– Именно, до-га-дать-ся!.. И пока лучшие из лучших крушат чужие черепа, мне, старому и усталому человеку, приходится за вас немножечко думать. Самую малость…

Скрипнув ящиком, сыщик добыл крохотный ошейник и положил его в центр своего стола. Потом постучал карандашом по железке и спросил:

– Что это?.. Хотя давайте я сразу дам подсказку в вопросе, а то до утра придется ждать, когда вы раскачаетесь… Кто таскает такие штуковины?

– Нечисть, – осторожно ответила Гжелика, включившись в игру в шарады. – Для нее Веркер и делал, чтобы не удрали обратно в Тень.

– Ага, делал… И много вы видели зверюшек с подобными украшениями?

– Полно. На Барахолке больше полусотни ошейников мелькало, а сколько богатых идиотов зверья скупили – до сих пор не знаем.

– Ответ неправильный, – довольно улыбнулся Шольц и потянул остатки сигары.

В наступившей тишине неожиданно громко прозвучал хриплый голос оружейника:

– Он имеет в виду, что маленьких ошейников не было нигде. Нет ни одной твари, с которой мы бы сняли такой же.

– Отличное замечание!.. Кстати, раз уж заметил, скажи, а какие размеры ты изготавливал и как много?

Веркер задумался, потом ответил:

– Все размеры. От маленького до обычного, в руку толщиной, таких больше всего, за сотню. Было штук двадцать для огромных тварей. Такими можно бедро взрослого человека окольцевать. И еще один, специальный заказ – легко вместо пояса носить, да еще место останется.

– Во‑о-от, – протянул сыщик, достав еще один ошейник, побольше. Потом положил его чуть в стороне и начертил дымную полосу от одного к другому: – Мы находим зверье только большое, с большими железками. И нет маленьких. Да я и не знаю таких крохотных монстров, чтобы им подошла сия обновка… Значит, кто-то вполне может использовать безделушки, чтобы… Что?

Посмотрев на подчиненных, полицейский подождал немного, потом обреченно вздохнул:

– Да, тяжело как-то у вас получается. Берем маленькую тварь, надеваем оковы. Тварь растет, оковы меняем. И так – пока не получим здорового зверя, которого можно продать на бои или еще куда. Понятно?

Шольц умолчал, что к этой догадке сам добирался больше недели. Зато как приятно было посмотреть на удивленных друзей. И как приятно почувствовать себя скромным гением, кому по плечу любые загадки Города…

– Это же сколько еды надо в них впихнуть! – Клаккер даже отложил недоеденный кусок, пытаясь уложить в голове необычную идею. – Мы нашего обормота кормим сколько времени, а он только сейчас в тело вошел. А если на поток поставить… Это же никаких запасов не хватит!

Мастер сыска выпустил последний клуб дыма и с сожалением загасил окурок. Время позднее, пора домой собираться. На сегодня можно заканчивать с тяжелой умственной работой.

– Вопрос справедливый. Как только его решим, найдем нашего клиента.

Палач дожевал остатки пирога, потом присмотрелся к задремавшему кроку и решительно полез из-за стола. Подхватив коробку с объедками, вывалил содержимое на пол и раскидал сапогом, не обращая внимания на возмущенный крик Гжелики, утром отдраившей кабинет. Потом вытряхнул из клетки зверя и поставил перед угощением. Подождал, пока крок вцепится в рыбий хвост, и произнес, пытаясь озвучить забрезжившую догадку:

– А ведь сколько помню, наши гости рыбу очень уважают. Как притащишь чего вкусного, так морда даже от мяса и прочего пасть воротит, только чешую давай… Рыбу – в первую очередь хрумкает… Зицц, а не напомнишь ли мне, лет двадцать назад, где чаще нечисть мелькала?

Знаток документов тут же отозвался:

– У набережной и рядом с кожевенными рядами. Нападений было не так много, но вот вываливались под ноги постоянно.

– Верно. Кожевенные ряды. А рядом – лабазы с вяленой и соленой рыбой… О как!.. И последние года три-четыре там гостей все меньше и меньше… Похоже, мы зацепились за хвостик клубочка, как думаете?

Прежде чем Веркер выкатился из кабинета, его притормозил начальник департамента. Сыщик аккуратно прикрыл дверь и сказал, разглядывая нахмурившегося инвалида:

– Ты когда определяться хочешь? Время идет, а у меня до сих пор временный работник, который спит и видит, как бы съехать.

– Я не понимаю, о чем речь.

– Не финти. Это наш убивец – прост как грош, все на лице написано. А у тебя тройное дно и что-то в глубине спрятано… Не знаю, какой камень за пазухой носишь, но мы здесь работаем вместе. Друг друга по возможности прикрываем, секретов паршивых не держим. И я должен быть уверен в каждом… Слышишь, оружейник? В каждом…

– Что мне теперь, на изнанку вывернуться? – дернулся бывший кавалерист, но Шольц нагнулся поближе и зашипел рассерженной кошкой, наплевав на чужие растрепанные чувства:

– Какого черта ты, как дерьмо в проруби, болтаешься? Взрослый мужик, давно мог бы место в жизни найти. Думаешь, одному так паршиво, да? Одного через колено ломали?.. Это ты еще Изнанку не видел, как следует. Где была армия в первый прорыв, знаешь? На квартирах столовалась. А я, молодой сержант, с другими полицейскими Заречье чистил. От отдела треть осталась, остальных у меня на глазах порвали. И что мне, нужно было размазней по отделу ползать?..

– Думаешь, это дает тебе право?

– Право у нас одно, Веркер! Право – людей защищать!.. Хватит сопли жевать, на это можно не одну жизнь угробить! Возьми себя в руки, глаза разуй… У тебя – шанс, шанс стать человеком. Не куском дерьма, который себя ежесекундно жалеет, а человеком!.. Почему на улицу не выходишь? Что, страх задавил? Тебя, мастера-оружейника? Да ты в коляске можешь хоть метатель установить, никто слова не скажет! Из десяти стволов очередью дашь – любая сволочь мелкой кровавой пылью по стенам размажется… Вот только ты этого не хочешь. Ты в раковину забился и там скулишь, мечтаешь, что за тебя все проблемы решат и на готовенькое пригласят, праздновать.

Сыщик распрямился и закончил, с неприязнью разглядывая побледневшего собеседника:

– Свой страх победить можно только самому. Никто не поможет… И ты либо справишься, из слизняка снова мужиком станешь. Или тебя улица спишет. Поедешь за хлебом в ясный день и от страха окочуришься… Шевели задницей, мастер. Нянек здесь нет. Будет обидно, если ты судьбу в нужник сольешь. Клаккер тебя чуть ли не за образец для подражания держит. Для него разочароваться в тебе будет страшно.