Алексей Осадчук - Летописи Дорна. Белый воин

Это была молодая девушка, наверное, даже ровесница Саши. Страх и обреченность в её больших зелёных глазах, обращенных на приближающегося принца, постепенно сменялся упованием и потаённой радостью. Сколько надежды было в этих красивых светлых глазах. Даже сквозь растрёпанные грязные волосы с засохшей коркой то ли грязи, то ли крови на лбу, и испачканным копотью и грязью, щёки и шею, просматривалась необычайная волевая красота этой девушки.

Её восхищенный с долей удивления взгляд блуждал по одежде и оружию Саши, если бы не шлем, то она бы непременно заметила его смущение. Подойдя совсем близко к сидящим с надеждой глядящим на него женщинам, он отбросил капюшон и снял шлем. По рядам бывших пленниц прошел вздох удивления. «Я бы тоже удивился» — подумал мимолётом уставший Саша.

Юля зашевелилась в свертке, словно напоминая о себе прогугукала. Не зная как поступить дальше, принц протянул в сторону женщин шевелящийся сверток, с надеждой смотря на удивлённых женщин. Вдруг одна из них, будто очнувшись от оцепенения, с радостным криком подскочила к ребенку и бережно прижала Юлю к груди. Из свертка раздалось весёлое «лю».

— Ну вот, а ты боялась, — произнёс уставшим голосом Саша, — нашли мы твою маму.

Будто огромный груз напряжения спал с сердца. Ноги стали ватными, лица улыбающихся и счастливых женщин медленно поплыли перед глазами. Кто-то даже попытался поддержать падающего Сашу за локоть. Сознание медленно оставляло, принося покой и тишину…

Глава 18

Стоянка охотников

Утро приветствовало землю приятным солнечным светом. Уже по-весеннему пригревало, и на открытых участках земли снег полностью растаял, обнажив под собой тёмную каменистую почву полей. Только кое-где, особенно в тени далёкой стены начинающегося леса, грязный снег, будто изъеденное домашними паразитами дырявое покрывало, коряво укрывало земляные бока.

Птицы заливались вовсю, неся весеннюю песнь пробуждения всему живому. С крепостной стены дозорные часто замечали быстроногих полевых жмыхов[3], копающихся в земле. Они забавно прыгали и играли между собой, а когда один из них находил, что-нибудь съедобное, начиналась свара, сопровождаемая громким верещанием и писком.

Весна вступала в свои права. Даже Холодное море, постоянно бурлящее и недовольное, сегодняшним утром радовало голубой спокойной гладью. Оно казалось, сливалось далеко на горизонте с чистым, без единой тучки небом.

Жители Хирмальма продолжали готовиться к осаде. Несмотря на раннее время, с внешней стороны крепостных стен велись работы по обновлению достаточно глубокого рва, опоясывающего, словно гигантский змеиный след всю крепость. Сотни людей копошились внутри рва, вычерпывая зловонную талую жижу, и укрепляли разных размеров остро отточенные деревянные колья на дне.

Люди работали споро, сменяя друг друга ночью и днём. Никто не отлынивал от работы — жить хотелось всем. Вчера к морской пристани подошли баррканы из стольного Мирольма, принеся с собой вести о гибели славного городища. Много воев пало в той страшной сечи, и с ними сложил голову сам Рыжебородый конунг.

Люди, молча, со слезами на глазах, толпясь у пристани, встречали высаживающихся из кораблей сильно уставших жителей уже не существующей столицы лоримов. Остатки потрёпанной Мирольмской дружины привел легендарный богатырь воевода Валдо Белоус. Смертельно уставший с перевязанной левой рукой он спустился последним с главного судна.

Теперь Хирмальм оставался последним оплотом лоримов. Если падёт город-крепость, лоримы перестанут существовать. Это понимали все. Каждый старался принести как можно больше пользы, работая не жалея сил.

Укреплялись стены города, кузни, работая денно и нощно, оглашали железным перезвоном всю округу. Оставшиеся в живых друиды со всех селений, сейчас ходили по городу, леча заболевших и отбирая более или менее сведущих в лекарском деле людей — скоро у них появиться много работы.

Всё мужское население из беженцев и местных жителей, разбивалось на десятки и сотни. Вооруженные длинными копьями и деревянными щитами, некоторые в старых дедовских шлемах и кольчугах, бывшие рыбаки и землепашцы переходили под начало ветеранов-дружинников, назначенных теперь десятниками и сотниками.

Внутри крепости, на бывшем ярмарочном пустыре, не державших ранее оружия и не умеющих сражаться в строю ополченцев, свежеиспеченные десятники гоняли до седьмого пота. Крики и ругань ветеранов оглашала ставший похожим на потревоженный пчелиный улей военный лагерь. В сменивших косы на копья людей вдалбливали тяжелую науку выживать. Никто не ныл и не жаловался. Молча, сносилась ругань вечно орущих командиров. Если падут они, больше некому будет защищать их семьи.

Из охотников была собрана неполная сотня стрелков, именно на них лежала разведка местности и если повезёт возможная охота. Они уходили далеко вглубь захваченных тарками земель. Вести приносились неутешительные. Орда шла со всех сторон медленно, но не останавливаясь.

Осада ещё не началась, а продовольствие уже таяло с пугающей быстротой. Седовлас ещё седмицу назад сократил раздачу еды людям, и жители безропотно принимали такие меры.

Постаревший и осунувшийся Икер этим ясным весенним утром, уже по привычке, появившейся у него за эти дни, стоял на самой высокой смотровой башне, с надеждой вглядываясь в даль леса. Валдо принёс обнадёживающие вести о Наюшке — он видел её и двоих дружинников в Ульме живыми и здоровыми. Он думал, что дочь ярла уже давно рядом со своим отцом, Седовлас, даже заметил, как расстроился воевода, узнав, что Анаи нет в Хирмальме. Он приметил, как заметно погрустнел этот вечно веселый воин. «А что? — думал Икер, — Чем не жених для дочери? Хорош собой, уважаем, не глуп — лучшего мужа не сыскать для Наюшки. Только вот совладает ли он с диким и упрямым нравом дочери?».

Словно отвечая на мысли, задумавшегося ярла за его спиной тихо прозвучал голос старого друида, заставив того встрепенуться от неожиданности:

— Другая доля у твоей дочери, сын мой. Верь Ему. Он не может обмануть. Сбываются дни древнего пророчества, которые изменят жизнь твоего народа.

Ваянар всё ещё слабый, поддерживаемый под руку всё тем же служкой стоял рядом с Икером. На старце был надет его белый длинный балахон, перетянутый на поясе, сплетённой втрое косицей, верёвкой — знак Верхнего Друида. Левой рукой он опирался на длинный резной посох, вырезанный из Черного дерева.

— Оставь нас, Роли, я позову тебя, когда потребуется, — сказал он быстро поклонившемуся и исчезнувшему в дверях башни слуге.