Юлия Славачевская - Люблю. Целую. Ненавижу. Кэмерон

— Я против пыток над военнопленными!

Шериф зловеще ухмыльнулся, удерживая глаза на уровне моей груди:

— А я — «за»! Впрочем, как хочешь.

Я уставилась на обнаженного Кэмерона. Он и прежде был безумно красив. Теперь же, с еще более ярко выраженными кубиками пресса, с рваными шрамами, страшными свидетельствами прежней профессии, со следами седины в волосах — он был просто неотразим. Настоящий мужчина. Идеален!

А военные татуировки…

Словно завороженная, я провела ладонью по бицепсу, обходя Кэмерона вокруг и читая вслух девиз американской морской пехоты «Semper Fi», сокращение от латинского «Semper Fidelis» — «Всегда верен» у золотого орла в клюве. Перешла пальцами на плечо. Чуть не присвистнула: яркая, необычная татуировка синего американского флага, переходящего в прорисованные обнаженные красные фасции мышц, маскировала еще один крупный ветвистый шрам, делая его частью себя. 3D-татуировка была большой, жуткой и… красивой. Она словно просилась в руки погладить, не так, как еще одна — черный непонятный знак сзади в основании шеи, похожий на растопыренного паука. Не хочу знать, что он обозначает, для меня он все равно что кричит: «Смерть!» Просто не хочу!

Кэмерон не мешал мне себя исследовать. Словно с разбегу нарвавшись на стену, он остановился. Только, странно оскалившись, когда я водила пальцами по следам старых и свежих ранений, спросил:

— Настолько противно? — и ждал ответа все с тем же непроницаемым темным взглядом жителя подводных глубин.

— Противно? Метки настоящих мужчин? — Я удивленно посмотрела на него. — Нет… они вызывают трепет.

Он протянул ко мне руку, не отрывая взгляда от лица. У Кэма на виске нервно забилась жилка. Секунду мы стояли не дыша. А затем он властно обхватил мой затылок, привлекая к себе, и поцеловал. Он целовал мои брови и ресницы, вжимая в себя мое тело так, что не оторвать. Закрыв глаза, сминал мои губы, шалея все больше.

Его возбужденное мужское достоинство недвусмысленно упиралось мне в живот. Я застонала:

— Кэм, я с ума от тебя схожу. Ты мне нужен…

От сорвавшегося с его уст проклятия я вздрогнула, в нем был целый океан бессильной обиды и злости. Как и последовавшее вслед затем скомканное «Опять!».

На этих словах все и началось.

Оп! Меня развернули лицом в угол и банально заткнули ладонью рот. На глаза легла повязка из шелкового галстука. Тихий мрачный голос заставил шевелиться на теле все волоски:

— Руки на стену! Живо!

Мы что, играем в военнопленную?

Ладонь отпустила мой рот и отправилась в путешествие по груди. Вторая прижала к животу мою талию, приподнимая и устраивая меня на… Рывок! И он внутри.

Сочетание полной слепоты и непривычное ощущение сильных мужских рук, мощного тела чуть не свело с ума. Меня трясло от его близости, от впивающихся в шею и плечи жгучих поцелуев-укусов, от молчаливого обладания. Тихое остервенение, с которым он пытался взять меня, валило с ног.

Сейчас это был в чистом виде секс, не любовь, нет. При занятии любовью партнеров связывают эмоции, а здесь было важно только удовлетворяющее тебя тело. Исключительно тело — и ничего больше.

Да, при желании сексом можно убить, унизить, наказать, обидеть… Кэмерон наказывал меня, без вины виноватую, жестоко мстил за свою боль, горькое одиночество и невозможность быть с кем-то еще.

И черт меня подери, я позволяла ему это, принимая его боль в себя. И черт меня подери, если я буду это впредь позволять!

Я шепнула, содрогаясь от толчков:

— Тише, тише, если не хочешь пропороть меня насквозь.

Взмыленный Кэм остановился, тяжело дыша. Буркнул:

— Извини. Я давно не… Извини, — сдергивая с меня повязку.

Он поменял нас местами, становясь спиной к стене. Потом зашипел, поморщился и, припадая на ногу, перенес меня на стол. Уселся на краю сам, а меня устроил сверху, лицом к себе.

Я цеплялась за его шею и плечи, за единственную свою опору, а он подхватил меня и возносил вверх, подбрасывая к звездам. Думала, дрожу как осиновый лист только я, но нет, его тоже заметно потряхивало. Нас рвала на части неведомая сила — до утробного стона, до невозможности держать себя в руках, до стиснутых зубов.

И мы почему-то утратили способность связно говорить, изъясняясь исключительно междометиями. Мои ахи, охи и бессвязные вскрики чередовались с его низкими стонами.

После бурного финала мои ноги превратились в желе. И мозги тоже. А Кэм… он словно связал себя в узел. Молча содрал с себя презерватив и выкинул в мусорное ведерко. Без единого слова вытащил из камеры узенький тоненький матрасик и постелил на полу. Молча уложил меня сверху. Он тихо и бесстрастно, словно врач, вытер меня влажными салфетками. Принес воды, чтобы напиться.

А потом искалеченный мужчина долго и безмолвно ласкал мою грудь зубами и языком, с рычанием метил укусами мое тело.

Это был какой-то незнакомец — совсем не тот красивый черноволосый итальянец Кэмерон Мано, надежный телохранитель и ласковый партнер, который чувственно лишил меня невинности, поклоняясь моему телу своим. Нынешний Кэм — страстный голодный зверь, одичавший одинокий мужчина, почти насильник, и, боюсь, это я сама сделала его таким.

Беззвучно распластав мое тело на матрасике, Кэм навис, стараясь перенести свой вес на руки, чтобы не давить. Опять долго и жестко овладевал мною, давя в себе любой всхлип или вскрик, оставляя одно рычание. Беззвучно рвал каждый новый квадратик фольги, доставая презерватив. Механически, бездумно их натягивал. Опять вколачивался в податливую плоть. Все это сильно, страстно, глядя перед собой сухими глазами.

Кэм, что же там случилось с тобой, Кэм?

Я не стала ломать навязываемые правила игры, я поступила хитрее. Хочет тишины — пусть. Но я расцветила окаменевшее тело бутонами поцелуев, заставляя снова чувствовать, быть. Чуть дыша, проходилась губами по твердому мужественному подбородку. Скользила пальцами по ребрам, ощущая под руками горячую гладкую кожу там, где нет рубцов. Приподняв руки, обнимала крепкую шею. Я впивалась ему в спину ногтями, словно обезумевшая мартовская кошка.

Наклоняясь, целовала и прикусывала атлас кожи. Ласкала мускулистые, твердокаменные ягодицы, вжимая в себя.

И в какой-то момент почувствовала, как его отпустило. Как ушло что-то темное и страшное из его души. И у меня появилась надежда. У нас она появилась…

Неимоверным усилием Кэм все это время сохранял безмолвие. И все так же молча отвалился и заснул под самое утро, застыл словно каменный истукан, прижав на узенькой полоске матрасика мою спину к себе. Только временами вздрагивал и вскидывался, постоянно готовый куда-то бежать.