Лесса Каури - Золушки из трактира на площади

Перед тем как зайти и подняться по лестнице, Бруни посмотрела в плотно занавешенные окна под крышей. Хозяин явно был дома: сквозь щели в шторах иногда прорывался непослушный и яркий до дрожи лучик света. Такой же свет лежал и под дверью, дразнясь, будто высунутый язык. Матушка постучала, но никто не ответил. Постучала снова и окликнула Григо — тот не отозвался.

Дурнота навалилась с новой силой. Заныли кости, будто тролль выкручивал их, как мокрую тряпку. Бруни уткнулась лбом в дверь, привалилась к ней — ноги не держали. Створка вдруг подалась вперед и… Матушка влетела в комнату — и тут же зажмурилась: свет был слишком ярким, таким, что выбивал слезы из глаз даже сквозь закрытые веки.

Она смогла оглядеться лишь спустя пару минут. Не было каморки с куцей обстановкой — шкаф, кровать, стол и пара табуретов. Не было сучковатого, помеченного жучками темного бруса стен, дощатого пыльного пола. Не пахло старостью и нищетой, безнадегой и лекарствами…

Бруни стояла на вершине холма, с которого буйный лес сбегал в равнину, залитую светом. Там поблескивали золотые шпили невиданных башен и вились яркие стяги… Там лазоревые озера целовали друг друга, делясь водами, и стаи белых лебедей поднимались под облака, оглашая воздух трубными криками. Там пахло сладостью грез и свежестью юного мира. Там на востоке расцветало дурманным маком великолепное солнце, а на западе ткала серебряную паутину красавица луна. Тихонько напевала колыбельную далеким горам, укрытым туманом, который то и дело пронизывали стремительные взмахи чьих-то огромных крыльев…

— Бруни!

Оклик заставил Матушку моргнуть. Чудесное видение тут же исчезло: съежилось, померкло, будто испугалось. Свет свечи на столе назойливо указывал взгляду на истрепанное тонкое одеяло, в которое кутался сидящий на кровати старик.

— Я знала, что вы маг! — прошептала Бруни и, шагнув к кровати, упала на колени, чувствуя, как тают ее решимость и уверенность, оставляя только страх — животный, идущий из глубины сердца. — Господин Григо, умоляю, помогите!

Турмалин с трудом поднялся. Матушка вспомнила, что не видела его на свадьбе Ваниллы, и поразилась тому, как он сдал за последние дни. В его шевелюре не осталось ни одного черного волоса, а глаза поблекли, как у слепца. Медленно наклонившись, Григо попытался помочь ей встать.

— Что случилось? — взволнованно спросил он.

Бруни нашла в себе силы подняться самостоятельно. И даже помогла Турмалину вернуться на кровать.

— Что это с вами? — едва не плача, спросила она, держа его за руку, покрытую вздувшимися венами. — Вы выглядите так, будто…

— …Умираю? — грустно усмехнулся тот. — Ты права. Мой человеческий срок подходит к концу. Старческая немощь, знаешь ли, неприятнейшая штука! Особенно когда ты находишься в здравом уме и доброй памяти и помнишь себя… — он запнулся. С тоской посмотрел на трухлявые доски пола, туда, куда скрылось видение, полное света и воздуха, и закончил: — …молодым!

— Нет! Это… это неправильно! — прошептала Бруни. — Так не бывает, господин Григо!

Тот остро глянул на нее из-под отекших век.

— И не так бывает, дитя!

Матушка хлюпнула носом.

— Но вы же маг! Я видела… видела тот прекрасный мир, и что это, если не волшебство? Отчего вы не поможете себе, не прогоните старость и болезни?

Старик качал головой, упрямо и равномерно, будто часовой маятник:

— Себе я помочь не в силах! Однако ты зачем-то бежала ко мне в поздний час, хотя, как я вижу, тебя трясет от лихорадки. Чем я могу помочь тебе?

Бруни достала из сумочки подарок Григо и положила ему на колени. Сердце рвалось на части от желания сказать одно, однако произнесла она совершенно другое:

— Я возвращаю ваш подарок, господин Турмалин. Продайте чешую, прошу вас! Вы наймете хорошего мага-целителя, коли сами не можете излечить себя, и денег еще хватит на нормальное жилье! Сейчас я вернусь в трактир и пришлю Ровен с…

— Сядь! — неожиданно повысил голос Григо.

Матушка опустилась на табурет у кровати и застыла, испуганно глядя на старика. Ей показалось, или его тень, колышущаяся на стене, выросла, заполнив пространство комнаты?

— Хочу показать тебе, кого ты сейчас пытаешься спасти в моем лице, — продолжал между тем Турмалин. — Я расскажу тебе об одном… пусть будет маг, хорошо! Он жил на рассвете времен, когда зимы растягивались на десятилетия, а мир сочился волшебством, как зрелый плод соком. И терпеть не мог людей! Удивлялся, отчего боги возятся с такой мелочью, тратя на них мудрость и силы. Однажды встретив Индари…

Бруни вскинула на него изумленный взгляд, заметив который, Григо кивнул и продолжал, как ни в чем не бывало:

— …маг поделился с ней своими мыслями, а в довершение всего предложил уничтожить людей, чтобы не тратить на них драгоценное время. Богиня внимательно выслушала его и ответила так: «Не считай себя венцом творения! Мы не очень довольны тем, какими получились люди, но и среди них встречаются пылающие сердца и светлые души». Маг заспорил. Разгоряченный ее отказом, не выбирал слов и был груб в выражениях. И чем сильнее он злился, тем спокойнее и прекраснее становилась Богиня. В конце концов она улыбнулась. «Гордецов следует учить… — сказала она. — Поживи среди людей, поживи как люди, а после этого мы встретимся и поговорим, так ли плохи и ничтожны все они, как ты утверждаешь!»

Матушка затаила дыхание, наблюдая за Григо, который стиснул руки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— И Пресветлая отобрала его силу, оставив ему, как напоминание о былом могуществе, возможность рисовать призраков прошлого и… исполнить одно человеческое желание, — завершил он свой рассказ, с болью взглянув на Бруни. — Ты пришла за помощью к тому, кто хотел истребить твоих предков. Женщин, стариков, детей… ВСЕХ! Ты все еще хочешь, чтобы я помог тебе?

Матушка едва заметно кивнула. В эту минуту она отчаянно жалела Григо, Кая и себя саму и затруднилась бы сказать, кого больше.

— Боги не столь мудры, сколько коварны, — вздохнув, вновь заговорил старик. — Исполни я желание человека, назначенное Пресветлой, сила вернулась бы ко мне, но…

Турмалин поднялся и прошелся по комнате, кончиками пальцев касаясь низкого потолка, стен, мебели. Откинул штору, выглянул на улицу, зябко поежился. Огонек оплывающей свечи заколыхался от сквозняков, тут же дунувших в оконные щели. Тени, притаившиеся в углах комнаты, ожили, посмотрели в лицо Бруни страшными пустыми глазами, потянули к ней крючковатые пальцы…

Григо вернулся к кровати, сел. Глаза у него были пусты, словно он сам стал бесплотной тенью: