На самом дальнем берегу - Урсула К. Ле Гуин
Учитель Целения посмотрел на простое, умное лицо мальчика, потом перевел взгляд вниз, на лицо Учителя Призываний, холодное и как бы застывшее.
— Он еще вернется к нам, — сказал он. — Не может быть, чтобы повсюду забылись все песни.
Но в ту же ночь Учитель Превращений покинул Рок. Никто не видел, как он уходил. Он спал в комнате с окнами в сад; утром одно окно оказалось широко распахнутым, а Учителя нигде не было. Все решили, что он, воспользовавшись искусством превращения, превратился в какую-нибудь птицу или зверя, а может, даже в ветер или туман и бежал с Рока, возможно для того, чтобы разыскать Верховного Мага. Некоторые, хорошо знавшие, что волшебник, изменивший свое телесное обличье, может попасться в сети собственных чар, допустив ошибку в правилах искусства, или в том случае, если ему изменит сила, очень боялись за него, но ничего не говорили о своих опасениях.
Так получилось, что Совет Мудрых недосчитывался уже не одного, а трех Учителей. Дни шли за днями, но на остров не доходила ни единая весть от Верховного Мага. Учитель Призываний лежал как мертвый, а Учитель Превращений не возвращался. В Большом Доме нарастали холод и мрак. Мальчики шепотом обсуждали происходящее, и некоторые из них говорили, что надо уезжать с Рока, потому что их уже ничему не учат здесь.
— Возможно, — говорил один мальчик, — все это с самого начала было сплошным надувательством — все эти россказни про тайные знания и могущественные искусства. Из всех Учителей только Учитель Рукотворения еще может показать кое-какие фокусы, и мы все знаем, что это такое. Это только ловкость рук, как он сам говорит — всего лишь иллюзии. А все остальные либо прячутся, либо отказываются хоть что-то сделать или показать, понимая, что тайна шарлатанства раскрыта.
Другой, выслушав, сказал:
— Ну ладно. Поставим вопрос так: что это такое, это волшебство? Что представляет собой искусство магии, если не простое умение показывать всякие видимости? Смогло оно хоть раз спасти какого-нибудь человека от смерти или дать долгую жизнь? Одно я знаю наверняка — если бы маги и впрямь имели такую силу, какую приписывают себе, они жили бы вечно!
И мальчики начинали обсуждать все, что они знали о великих магах, которые не смогли спастись. О том, как Морред был убит в битве, как Нерегер пал от руки Серого Мага, Эррет-Акбе был сражен драконом, а Геншер, предшествующий Верховный Маг, умер от обычной хвори в своей постели, как простой человек. И одни мальчики охотно слушали все эти рассуждения, ибо сердца у них были завистливые; другие, слушая это, чувствовали себя совершенно несчастными.
Все это время Учитель Целостности оставался один в Вековечной Роще и никому не позволял вступить в нее.
Не изменился один лишь Привратник, хотя его редко кто видел. Его глаза не омрачали тени. Он улыбался и охранял двери Большого Дома от Короля Призраков, ожидая возвращения хозяина.
10. Драконьи острова
озяин был в это время во внешнем море Западного Простора. Проснувшись холодным светлым утром в маленькой лодке, он потянулся, разминая одеревеневшее и затекшее тело, сел и зевнул. Спустя минуту он сказал своему зевающему спутнику, показав на север:— Гляди! Видишь те два острова? Это самые южные из Драконьих Островов.
— У тебя действительно ястребиные глаза, господин мой, — удивился Аррен, который, не проснувшись еще как следует, щурясь, глядел вдаль. — Я не вижу ничего.
— Поэтому меня и прозвали Ястребом, — ответил маг.
Он был по-прежнему в хорошем настроении, очевидно сумев каким-то образом стряхнуть с себя все дурные предчувствия и не пытаясь заглядывать в ближайшее будущее.
— Ну как, — спросил он, — что-то увидел?
— Чаек, — сказал Аррен, который усиленно протирал глаза и старался обследовать весь раскинувшийся перед ним голубовато-серый горизонт.
Волшебник рассмеялся:
— Ну ты даешь! Ни один маг не разглядит чайку с расстояния в двадцать миль!
Тут как раз солнце выбралось из скопления тумана в восточной части неба, и крохотные, кружащиеся по небу пятнышки, на которые глядел Аррен, заискрились, как золотые брызги, которые стряхнули с неба в воду, или как пылинки в солнечных лучах. И тогда Аррен понял — это были драконы.
Чем ближе подплывала «Зоркая» к островам, тем больше видел Аррен драконов — парящих в небе, кружащих на утреннем ветерке; от радости его сердце готово было выпрыгнуть из груди. Это была радость, которая сродни боли, — радость исполнения желаний. В полете драконов ощущались блеск и величие смертного мира. В их красоте дышала и чудовищная сила, и безудержная дикая воля, и изящество разума. Ибо драконы — мыслящие существа, владеющие речью и древней мудростью: в узорах их полета читалось яростное, дикое согласие.
Аррен не мог ничего вымолвить, он лишь думал: «Мне все равно, что будет потом. Никто и ничто не отнимет у меня. Я видел, как драконы играют на утреннем ветру!»
Порою с той стороны доносились резкие, дребезжащие звуки, гармония воздушного танца нарушалась, круги разрывались, и то один дракон, то другой на лету извергал из ноздрей длинные полосы огня, которые изгибались и повисали на минуту в воздухе, повторяя изгибы и яркий блеск длинного, выгнутого дугой драконьего тела. Наблюдая за ними, маг сказал:
— Они сердятся. Они исполняют на ветру танец гнева. — Вскоре он добавил: — Ну, мальчик мой, мы угодили в осиное гнездо.
Теперь и драконы увидели среди волн маленький парус, и сначала один, а потом другой покинули вихрящийся узор своего танца и, вытянув и выпрямив в воздухе тела, работая огромными крыльями, устремились прямо к лодке.
Маг глянул на Аррена, который сидел у румпеля, потому что навстречу лодке ветер гнал крутые волны. Мальчик уверенно правил твердой рукой, хотя в глаза ему бил ветер, поднятый крыльями. Удовлетворенный этой картиной, маг снова повернулся и, встав у мачты, убрал из паруса волшебный ветер. Потом поднял вверх свой жезл и что-то громко сказал.
Услышав его, произносящего слова Древнего Языка, некоторые из
