Город на границе Снов (СИ) - Марк Геннадьевич Кузьмин
— Драться там же учился?
— Пришлось научиться постоять за себя…
Перед глазами вновь появились не лучшие моменты моей жизни.
— Ничтожество… жалкое и позорное… Терпеть не могу таких слабаков, как ты…
Тряхнув головой, я отбросил неприятные воспоминания.
Давление в груди усилилось, и мне начало становиться нехорошо.
Эрик молчал, о чем-то думая после моих слов.
Ему стоит обдумать собственные ошибки. Если первые два пункта я еще могу понять, то последний для человека его работы — нехороший показатель. Если он постоянно так ведет переговоры и вообще так общается, то ничего удивительного, что в участке его мало кто любит.
За неделю я много наслушался о нем, и мало кто говорил об Эрике Эйбоне в позитивном ключе. Все считали его самоуверенным зазнайкой, который не выполняет приказов и делает то, что хочет, и за это никогда не бывает наказан. Потому многие злорадствовали, когда его заставили возиться со мной, считая, что он это заслужил.
И если раньше я думал, что он просто придурок, который так делает из вредности, то сейчас замечаю, что это просто его манера общения, и скорее, следствие комплексов.
Все же он невысокий, смазливый, худой, и чего уж молчать — на девчонку похож, потому явно хочет показать себя крутым, чтобы его не судили по внешности. Отсюда и позиция силы в разговоре, которую он явно любит подтверждать делом.
У меня был такой друг в прошлом.
Федькой его звали. Он тоже был невысоким, худым и слабоватым, но очень пытался казаться крутым, что удавалось ему не всегда. Ему самому не нравилось вести себя как придурок, но он стыдился своей слабости и внешности, вот и хотел как-то соответствовать окружающим, чтобы не выглядеть как довесок к нам.
Эх… воспоминания о друге неприятно кольнули в груди.
Лучше забыть…
— Ладно, — прервал тишину Эрик. — Я подумаю над твоими словами.
О, не ожидал, что он признает это!
Уже неплохо.
Может, он и не безнадежен?
Я решил ничего больше не говорить, а то из вредности все наоборот сделает.
— Ох, — вздохнул я, схватившись за грудь. Странный жар и пульсация внутри становились сильнее, и уже не казались мне просто переизбытком адреналина.
— Что с тобой? — подошел ко мне Эрик.
— Не знаю, — поморщился я. — Та… пульсация… она растет, и…
Мы сошли с лифта, и стоило мне сделать шаг, как пол под моей ногой просел на несколько сантиметров, а все в радиусе трех метров покрылось глубокими трещинами. От произошедшего задрожали стены и с потолка посыпалась побелка.
Давление в груди резко прекратилось, и на смену ему пришло ощущение слабости. Едва стоя на ногах, я поднимаю ногу из образовавшейся ямы и изумленно смотрю на разрушения, которые я случайно учинил.
С помощью Эрика я дошел до стены и присел на пол, все еще смотря на яму.
— Живой? — спросил он.
— Да, вроде как, — киваю я. — Что это такое?
— Ну, похоже, это побочный эффект твоей способности, — ответил Эйбон, вытирая платком свои очки. Черт, он сейчас еще больше похож на девушку, особенно без очков. — Если ты поглотил слишком много кинетики и не высвободил ее, она начинает давить на тебя изнутри. Потому после боя тебе лучше высвобождать лишнее. Не знаю, что могло бы произойти, но лучше не рисковать.
— Ясно… а проблем из-за этого не будет?
— Ну, из зарплаты могут вычесть порчу имущества или отправят чинить.
— Да уж…
— Хорошо, нас снаружи не слышали, а то пришлось бы объяснять, что произошло. Отдыхай, а я пока позвоню начальству и отчитаюсь, — сказал он, доставая телефон.
Позвонив Бруксу, он быстро, не вдаваясь в подробности, пересказал случившееся, а также сообщил, где мы сейчас и что произошло. Выслушав оттуда явно немало упреков, он осунулся, а затем отложил трубку.
— За нами скоро приедут, — сказал Эрик.
— Ясно, — киваю я.
— Ага…
Некоторое время мы оба молчали. Сидим у стены, пялимся в потолок, а думать как-то не хочется. Тут не так жарко как на улице, но все равно в такой одежке не очень комфортно летом.
Эрик вскоре поднялся и, взяв свою сумку, достал оттуда какое-то полотно и балончик с краской. Приложив ткань к стене, он попшикал краской и оставил на поверхности изображение в виде стрекозы.
Знакомое граффити. Примерно такое же я видел на той стройке, когда становился сноходцем.
— А что это означает?
— Стрекоза — древний символ фей. Кельты считали, что маленькие магические народцы могли превращаться в стрекоз, да и фей часто изображают с такими крыльями. Мы же такими вот рисунками отмечаем Бреши и другие места, связанные с феями. Они сделаны особой краской, которую видят только сноходцы и, замечая эти знаки, будут знать, что тут есть связь со Сном.
Пока он говорил, его голос немного помрачнел.
— Тебя это не радует.
— За последние годы рисовать его приходилось все чаще… Да и работы прибавляется… Чем больше в городе сноходцев, тем сильнее тянутся в реальность феи, — со вздохом ответил Эйбон. — Некоторые считают, что рано или поздно случится что-то нехорошее, и весь город может быть заполнен ими…
Да, не самая радужная перспектива. Я бы не хотел, чтобы такое произошло. Мне с лихвой хватает и того что творится сейчас, а уж если все усугубится… Даже представить страшно.
Ладно, лучше сменить тему или вообще помолчать, но просто сидеть в тишине скучно.
— А, вспомнил, — сказал я. — Слушай, а кто такая Карни?
— М? — он оторвался от созерцания обвалившейся побелки. — Ты что, встретил ее?
— Да, она по пути на работу встретилась. Болтушка сказала, что это «ее лучшая подруга».
Эрик фыркнул, явно понимая, в чем шутка.
— Никто не знает, — ответил он. — Карни гуляет по Найзельбергу и Мельхиору сколько я себя помню. Кто она такая никто сказать не может, ведь она ни с кем не говорит, а нас… попросили ее не трогать.
— Кто попросил? — нахмурился я.
— Потом объясню, — отмахнулся он. — Короче, это тот, кто стоит над всеми нами и всем помогает.
— Не понимаю, к чему такие туманные намеки и почему не ответить прямо?
— Это сложно объяснить, придется целую лекцию тебе читать. Мне сейчас лень.
— Ладно-ладно, ну так что там с Карни?
— Никто сказать не может, фея ли она или чья-то душа, обретшая новую форму в Мельхиоре, — сказал Эрик. — Кто-то даже предполагает, что она — воплощение потерь от… — эти слова он произнес почти шепотом, будто боясь их говорить. — Самая правдоподобная теория говорит, что она Подменыш с той стороны — человеческий младенец, утащенный феями
