Мисс Никто (СИ) - Лаас Татьяна

Первая кость нашлась через два часа пути почти в тишине. Осень молчал легко, а Ник слишком боялась нарушить хрупкий новый мир между ними.

Осень вытащил из-под снега, отряхивая от него и грязи, чью-то длинную трубчатую кость.

— Бедро. Ребенок не больше десяти лет. Все же могильник — причина зоны, а не курганы.

— Одно другому не мешает.

Осень аккуратно положил кость на высокий берег:

— Потом команда зачистки придет и похоронит, как надо. Главное, успеть зачистить до весны, а то потом унесет дальше — замучаемся собирать и чистить.

Ник обняла себя руками и пошла дальше. Новые кости не заставили себя ждать. Скелетированная рука. Чей-то череп, пробитый множество раз — сломанный нос, трещина в верхней челюсти, пробитый висок, и контрольный удар в подзатылочную область. Этот мужчина или женщина слишком много боли узнал перед смертью. А боль — хороший стимул, чтобы вернуться и отомстить.

Осень указал на острые, мелкие зубы, наполовину выбитые:

— Это явно не человек.

— Ткачи ивы нашлись. — сухо сказала Ник. Иногда она ненавидела тех, кого должна защищать. Люди были ничуть не лучше нелюдей в войне. — Наверное, их принесли в жертву, чтобы защитить городок. Ведь сюда так и не вошли войска. Везде были, а этот городок как заклятый — его не тронули.

Осень опять отправил череп наверх, где его точно найдут:

— Согласен, следы ритуального мучительства ни с чем не перепутаешь. Ник, в той войне сложно найти правых и виноватых. Мир тогда зашел в тупик. И договориться мирно мы все не смогли.

Она лишь кивнула и пошла дальше — надо найти основной могильник и заглушить его. Унять боль умерших. А потом можно будет вернуться за убийцами. Ник знала — Лин не позволит никому спрятаться и отсидеться. Он найдет всех. Он говорил. Даже спустя десять лет найдет. Мертвые умеют говорить, если их уметь слушать.

Осень дернул её за рукав куртки:

— Ник, опасности нет?

Она прислушалась к себе. Знак молчал.

— Вроде бы. А что?

Осень указал на берег, чуть заросший чахлыми кустами ивы. Она тут была везде.

— Тогда я посмотрю сверху, хорошо? Сверху должен хорошо заметен погребальный холм. Если им, конечно, оказали хоть какие-то почести.

— Только осторожно, Осень. — привычно напомнила Ник.

— Я сама осторожность. — Он улыбнулся и признался, — иногда бываю. Честно.

Он сиганул вверх в прыжке, даже не смотря куда. Ник же сказала, что безопасно. Главное, что не в самые заросли ивы… И тут пришло пламя — моментально, без предупреждения, дикой вспышкой боли в предплечье, заставляя падать на колени и орать:

— Осень, назад!!!

Он и прыгнул назад. Горящим факелом, крутящимся на снегу в попытке сбить пламя. Хриплым стоном из обгоревшего рта.

— Не бойся… Я регене… — он сглотнул и потерял сознание. Боль властна даже над вампирами.

Правы в школе ловцов — ловец не имеет права ни к кому привязываться. Ловец не имеет права на свою жизнь. Он рука закона. Он лишь механизм по защите людей. И сейчас она защищала Осень как могла. Забыть, что этот па… Мужчина ей дорог. Забыть про слезы. Забыть про чувства.

Сорвать со спины рюкзак.

Достать аптечку.

Вколоть обезболивающее. Следом противошоковая смесь. Потом регенерант для вампиров. Убрать сгоревшую ткань, кое-где она оплавилась и убрать её не калеча, было невозможно. Замотать в золотистое, теплосберегающее одеяло. Потом подсунуть под голову сипло дышащего Осени шапку. Укрыть своей курткой. И ждать. И молиться. И ждать — вызвать эвакуацию она не могла. Даже не потому, что опасно, а потому что в пламени взрыва сгорел и интерфон Осени, калеча того еще сильнее. Не думать. Он вампир. Он сейчас отнюдь не пепел. Он регенерирует и еще будет смеяться и готовить кому-то блинчики и кофе. Он будет танцевать, пусть и не с ней. Она будет рядом — если он захочет. Она будет радоваться его избраннице и уважать её, потому что она слишком уважает и любит Осень. Не так, как тогда в доме. Иначе, когда главное, чтобы жил и был счастлив. Главное, чтобы дышал.

Отваливались коростой обожженная плоть вместе с впаянной одеждой. Раны очищались, но медленно, очень медленно. И хватит ли обезболивающего до прихода спасателей?

Ник знала, что может сделать еще.

Она сглотнула — он прибьет её. Он будет против, но сейчас у неё не было выбора. Ей нужен улыбающийся и живой Осень, а не хриплый комок регенерирующей плоти. Она осторожно легла рядом, стаскивая вниз высокий ворот свитера и отворяя кровь. Зубы тут же впились в вену. Было больнее, чем в прошлый раз. Тогда он осознанно пил, а сейчас в нем говорили инстинкты. Ник сильнее сжала кинжал, готовясь остановить Осень. Только после трех глотков зубы сами ушли прочь, оставляя ранки, а Осень просипел:

— Ники… Я же просил…

Она поцеловала его в щеку:

— Я предупреждала — я буду вмешиваться при угрозе твоей жизни. А теперь… Спи…

Он прикрыл глаза, только не спал — вновь потерял сознание. Ник чуть заглянула под одеяло — раны стали покрываться серыми, многочисленными грануляциями, скоро они затянутся. Только массивы мышц будут регенерировать дольше — день, два, может, больше. Но это ерунда. Главное, что Осени стало лучше. Он не так громко дышал, а кожа на лице чуть порозовела. Ник прикрыла глаза — оставалось молиться небесам, чтобы Перес не учуял её кровь. За питье человеческой крови уничтожали на месте.

Она ходила по берегу. Она проверяла состояние Осени. Она даже что-то поела, с трудом заталкивая в себя. Она еле забралась наверх по крутому склону, найдя-таки могильник. Она высчитала его примерные размеры. Она вешками отметила его границы. Она настолько устала, что прикрикнула на мешающие ей побеги ивы. Она, сидя на берегу, делала расчеты защитной фигуры, остановившись сперва на пентаграмме, а потом выбрав более устойчивую гексаграмму. Глубина могильника небольшая — не глубже ярда оказалась, убийцы не напрягались, хороня своих жертв, так что стандартной гексаграммы хватит за глаза. Она кинжалом принялась выводить её на мерзлой, твердой земле. Ивы настолько оказались ею запуганы, что сами выстроились вдоль линий треугольников, не мешая ей. Она воткнула кинжал ровно в центр гексаграммы. Ник надеялась, что на крутых склонах берега, она точно вывела линии, нигде не ошибившись. Осталась только активация кровью.

Темнело. А Осень все лежал и лежал.

Она снова спускалась к нему — вышина одного из треугольников гексаграммы начиналась от реки.

В очередной раз выпоив Осени через трубочку капли воды, легонько проведя по гладкой щеке, она прошептала:

— Осень…

— Я… Ники… Я уже… сейчас… почти… — Он даже открыл слегка мутные глаза. Регенерация набирала ход, но ему еще лучше лежать.

Она уперлась ему в голую грудь рукой:

— Лежи, сейчас он… Ага… И как тебя Перес терпит? Сама бы прибила, чтоб не мучался, да кинжал стало жалко — он мне еще для зачистки могильника нужен…

Осень все же сел, теряя и её куртку, и одеяло… Прижал к себе, шепча:

— Все хорошо… Все хорошо… Я жив.

Хорошо, что он про её кровь молчал, потому что ей и без него плохо — учует Перес или нет. Прибьет их или нет. Он-то явно знает, как кровь леди Холмов действует на вампиров. Ник сжала пальцы в кулаки — у неё не было выхода. Она не могла быть рядом и не помочь. Просто не могла. И идет Перес со своими разговорами о милосердии куда подальше… Только все равно страшно.

— Ники, солнышко, все хорошо… — Его руки стали еще тоньше — пока еще мышцы восстановятся. Не парень, а веточка, ветром унесет. — У тебя под джинсами что-то еще есть, кроме тебя самой?

Ник не удержалась от смешка — крепость, кажется, решила сама рухнуть. Правда, несколько не вовремя.

— Осень, как бы не место…

Он еле слышно, чуть ли не уходя в кашель, рассмеялся:

— Любишь ты благородные порывы портить… Но я, вообще-то, претендовал не на тебя, а на твои джинсы. Сейчас они мне точно по фигуре. Как бы еще не сваливались.

— Чем тебе плоха моя куртка? Надень его и ходи…