Александр Зорич - Ты победил

Вопреки ожиданиям Лагхи, процессия двигалась быстро. Лица у всех были будничные и заспанные.

Во главе процессии шел жрец Капища Доблестей, подпоясанный зеленым кушаком, в ярко-алом нагруднике с наплечниками в виде крыльев летучей мыши, с кучей серег из черненого серебра в носу и в ушах. Несколько позже Лагха узнал, что именно так представляли себе воинов Героической эпохи его современники. Его сопровождали четверо коллег, одетых скромнее, но не менее странно. Один был почти наг, но в шлеме, в очень знакомом шлеме, и был богато татуирован. Он нес на вытянутых руках ярко-алое шелковое покрывало, расшитое драконами, павлинами и звездами. А еще двое, плохо подпоясанные и сонные, несли… несли, кажется, то, ради чего Лагха пожаловал в Нелеот.

Лагха растолкал впереди стоящих и присмотрелся. Да, они несли его меч. Меч Кальта Лозоходца. Сколь много раз он видел его, как видит сейчас свою руку!

То была жалкая процессия. Ощущалось, что жрецы не очень заинтересованы в том, чтобы кривляться, работать на публику и изображать из себя магов, провидцев или, на худой конец, ретивых и искушенных служителей культа, в который дуракам совать нос вовсе не следует. Было видно, что они хотят побыстрее закончить ритуал и снова скрыться в капище, где их ожидает сытный обед и рожок с игральными костями.

– Сие есть меч Кальта Лозоходящего, поставившего на колени нежить Алустрала, утвердившего царство Ре-тарское во славе, величайшего покровителя Нелеота. Да передастся его доблесть нам, – громко, но без всякой интонации прогнусил глава процессии, встал на одно колено и опустил меч в воды Ориса.

Продержав меч в воде положенное число коротких колоколов, жрец извлек его обратно. Коллеги жреца бросились вытирать меч алой тряпкой. Народ, не обративший никакого внимания на сказанное, повалил в реку – умываться, обливаться водой и гоготать. В общем, вкушать, так сказать, дух воинской и житейской доблести, которой меч Кальта только что столь щедро поделился с Орисом медленноструйным.

А Лагха подошел к главе процессии, нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу в ожидании то ли обеда, то ли второго завтрака, и со всей возможной убедительностью сказал:

– Отдай мне мой меч, жрец.

Сытая рожа жреца вытянулась.

– Чего тебе отдать?

– И шлем – тоже, – невозмутимо продолжал Лагха.

– Тоже мне, Кальт Лозоходец нашелся, сыть Хуммерова! – хохотнул татуированный. И демонстративно сложил толстые руки на груди. Сам себе изваяние.

Лишних свидетелей не было. Все, кто собрались на Праздник Ежемесячного Омовения, уже насытили свои глаза и уши до следующего ежемесячного зрелища и теперь медленно расползались. Ни на жрецов, ни на странного молодого человека измятых пыльных одеждах никто не обращал внимания. Вот и хорошо.

– Я не буду повторять еще раз. Я считаю до двух и убиваю вас всех до единого, забираю то, что принадлежит мне, и ухожу, – тихо, но очень внятно сказал Лагха на харренском наречии.

Жрец перестал цепенеть и насторожился. Татуированный и его помощники замерли и уперли меч в каменный парапет. Они посмотрели на Лагху. Вооружен. Молод. Силен. Богат. Треплется, как Элиен. Какой-то странный паренек. Или мужик, кто его разберет.

– Раз, – сказал Лагха и его рука легла на рукоять меча, одолженного на время выполнения «последнего испытания» у Ибалара.

– Ты че, посмотреть, что ли, хочешь? Да? – оторопел татуированный.

Он уже успел с сожалением подметить, что безоружен и беззащитен перед этим странным и не мальчиком, и не мужем. Беззащитен, что твоя горная козочка перед матерым желтым волком. А этот двуручный, который он только что словно младенца вытирал – эта вещица не по нему. С такой огромной дурой в руках он будет смешон и неповоротлив. Если мальчишка станет с ним драться, то проткнет ему живот быстрее, чем он сможет поднять меч над головой. А драться так, чтобы ничего не заносить над головой, как, собственно, и следует делать, когда у тебя в руках двуручный меч, он, увы, не обучен.

– Два, – и меч Ибалара выпорхнул на волю, словно сокол, истомившийся сидеть на руке у ловчего.

– Забирай! Да бери же! – с опаской бросил татуированный.

Пальцы его разжались и меч со звоном упал на доски помоста. Он отступил на три шага, оттаскивая за собой обомлевшего главного жреца, и оставил Лагху наедине с реликвией города Нелеот.

Он не ожидал, что все будет так просто. Он взял меч Ибалара в левую руку – на случай импровизации со стороны жрецов – а правой поднял меч Кальта Лозоходца. Он торжествовал.

«Храни себя и меня», – вот что было выгравировано на лезвии. Он помнил эти слова, как младенцы помнят запах матери. Клинок как клинок. Все, вроде бы, в порядке. И в то же время – нет.

Лагха пристально оглядел клинок еще раз. Властно взглянул на жрецов. Нет, их воля к сопротивлению была начисто подавлена. Их не стоит опасаться.

Лагха закрыл глаза. Он прочитал заклинание. Но… но меч не отозвался ему. Меч не ответил ему ни сиянием, ни звуком. Меч не может забыть своего истинного владельца. Своего единственного владельца. Меч, подаренный ему Сегэллаком, не может быть таким скучным, таким обыкновенным. Меч Кальта Лозоходца – это не обычный кусок стали, разукрашенный драгоценными каменьями.

– Это подделка, – медленно произнес Лагха, прожигая взглядом главного жреца. – Это не мой меч. Где настоящий меч Кальта Лозоходца?

Сила его гнева была столь велика, что серебряные кольца в носу жреца едва слышно зазвенели. Не будь их, отводящих и смягчающих воздействие Лагхи, он скорее всего упал бы без чувств, словно куль с мукой. А так он только побледнел и закашлялся.

– Считаю до двух, – в тот день Лагха был не слишком изобретателен по части приемов давления на аудиторию.

«Кажется, он и вправду Кальт. Иначе откуда ему знать, где подделка, а где – нет. Хотя я, лопни моя задница, ей же ей не пойму, как такое может быть», – подумал татуированный и его мысли словно бы услышали все.

– Послушай… Я не знаю кто ты, но я знаю, где то, что ты ищешь, – брякнул один из двух незаметных юношей, которые несли меч в начале Праздника.

Татуированный и главный жрец, похоже, надолго лишились дара речи. По всему было видно, Лагха в своих усилиях лишить своих противников воли к сопротивлению несколько перестарался.

– Веди меня туда!

Это было самым странным, самым страшным и самым волнующим воспоминанием в жизни гнорра Свода Равновесия Лагхи Коалары. Ничто не потрясало его столь сильно. Не выворачивало его нутро наизнанку. Не уязвляло и не вдохновляло сильнее, чем встреча с собственным элтером.

Он никому не рассказывал о том, что видел в собственном склепе, а единственный свидетель той сцены умер, так и не придя в сознание. Но молчал Лагха не оттого, что вообще не слишком жаловал праздную болтовню вокруг своей биографии. А оттого что понимал – есть вещи, о которых нельзя рассказывать никому. Такая откровенность ни к чему хорошему не приводит.