Виктор Ночкин - Власть оружия

Продавцы орали, зазывая клиентов, покупатели расхаживали между ними, приценивались, спорили, платили… Мелькали темно-синие пятнистые куртки прокторов, народ расступался перед стражами порядка, потом толпа снова смыкалась позади них, многие глядели вслед… Харьковчан повезли к палубной надстройке. Там проктор скомандовал:

— Вытряхайтесь, гости дорогие. На месте мы ужо.

Несколько загорелых босяков, торговавших вразнос всевозможной мелочевкой, тут же кинулись к приезжим, разноголосо предлагая товар, прокторы пригрозили дубинками, и торгаши отхлынули. Йоля пихнула Мажугу в бок и прошипела:

— Ты мне воровать запретил, а эти, черные, так и лазят по чужим карманам, один у меня хотел патрон с ремешка стащить, уже цапнул даже!

— Ну и ты чего? Сказала бы проктору.

— Вот еще, — Йоля сморщила облезлый нос. — Когда б я могла проктору пожаловаться, если он шустрый такой! Цап меня за ремень! И ведь быстро жеж как! Я сама едва успела у него с лотка зажигалку прихватить. На вот, держи, ты ж куришь, а мне на кой?

Игнаш только головой покачал…

Главные люди Корабля собрались в рубке. Оборудование отсюда давным-давно вынесли, обивку ободрали, получился просторный зал, а сквозь широченные окна открывался вид на базар, раскинувшийся на палубе. Йоля сразу же сунулась поглядеть — красиво, пестро, дымки поднимаются, вьющиеся растения ползут по ржавым контейнерам, веет сладковатым запахом дурман-травы. И — много солнца, вся палуба светом залита. Насмотревшись, она обернулась к столу, за которым расселись местные начальники. Двое смуглых толстяков в полосатых халатах, тощий мужик в засаленной робе, будто работяга только что из цеха, на длинном носу — очки. Эти ничем не примечательны. Зато остальные — очень интересные персоны. Здоровенный детина в блестящей жилетке, румяный, с усищами в пол-лица, кончики загнуты торчат вверх, как кривые тесаки, блестят, словно лакированные — это распорядитель на Арене. При нем еще двое подручных, тоже во всем блестящем, но не такие крупные. Один по зверям главный, другой — бойцов обучает.

Дальше — старшой прокторов, крепыш, увешанный оружием, даже пару бомб на перевязь нацепил, и на боку не тесак, а кривая сабля с рукоятью, украшенной самоцветами. Еще один — желтый, нездоровый с виду, глазенки бегают — это крупный торговец дурью, видно, сам же собственным товаром и любит попользоваться. В конце стола народ не такой значительный: владелец гостиницы, главный смотритель подъемников, механик, досматривающий корабельную технику… всего полтора десятка человек. Графа или его подручных Йоля не приметила. Сидят, пялятся на гостей. Двое прокторов принесли скамейку, предложили садиться напротив стола, спиной к окнам.

Самоха садиться не стал, оглядел собрание, выпрямился во весь свой небольшой рост и заговорил. До сих пор он казался Йоле бестолковым выпивохой, который сам ни на что не способен, вечно на других надеется, боевой частью Курчан у него заведовал, сыскной — Мажуга, а как по пустыне — толстяк на проводника во всем полагался, своего мнения ни об чем не сказал ни разу. Но как завел Самоха речь — сразу другой человек, понятно, что в пушкарском цеху привык управлять. Говорил он долго, складно и его слушали внимательно, ни разу никто слова не вставил.

Поначалу местные глядели настороженно. Это и понятно, любой, кто в Пустоши оружием торгует, на Харьков косится. К кому раньше, к кому позже каратели нагрянут, однако все дождутся. Арсенал, расположенный на Корабле посреди пустыни, до сей поры торговал невозбранно, но и тут понимали, что когда-то оружейники харьковские заявятся. И вот наконец пришли. Однако, заверил Самоха, пришли с миром! Начал он с того, что времена настали тяжкие, и правильным людям нужно друг за друга держаться, во всем помогать и поддерживать. Арсенал от Харькова далеко, и оружейники ничуть не против, чтоб здесь их продукцией торговали. Может, когда-то смогут и постоянный путь проложить, своего представителя тут держать будут, а пока что Самоха из пушкарской Управы первым приехал, поглядеть, как ловчей дружбу завести с ними — первыми людьми Корабля. От таких слов первые люди и вовсе растаяли. Смуглые толстяки переглянулись, один даже в ладоши хлопнул. А желтоватый производитель дурмана вынул из нагрудного кармана жилетки короткую гнутую трубку, чтобы закурить на радостях. Ждали беды, а выходит куда как славно! Наконец Самоха понял, что добился своего, и быстренько закончил речь:

— Что скажете, главные люди Корабля? Какой ответ мне в Харьков отвезти? Будем помогать друг другу? Мы вам, вы нам?

Один из смуглых заговорил:

— Когда московские позволяют торговать топливом, они непременно берут за это плату. Называется: «лицензия»… Ну, лицензия-шмицензия, это моя понимает, слово такое, а означает: «Дай денег!»

— Ни-ни! — Самоха замахал руками на торговца. — Никакой лицензии, просто дружба! Торгуйте здесь, чем пожелаете!

— Дружба — хорошо, ах! — объявил свое решение смуглый. — Моя очень радый!

Другой поддержал:

— И моя того паче радый!

Звериный укротитель с Арены пошептал на ухо усатому начальнику, тот кивнул и обратился к оружейнику:

— Ты проделал долгий путь, чтоб сказать нам слово, пушкарь. Это хорошо. Будь моим гостем нынче, погляди бои на Арене. Только вот… вот только странно мне, что ради слова такой долгий путь. Слова ничего не стоят, ветер их уносит, а ветер в пустыне очень сильный бывает. Скажи, в чем твоя выгода?

Самоха уставился на усатого с укоризной:

— Нешто ты, добрый человек, в дружбу не веришь?

Тут усатому в ухо пошептал второй помощник, тренер бойцов. Здоровяк важно покивал и обернулся к Самохе.

— В дружбу я верю, а как же! У меня бойцы, случается, тоже между собой дружбу заводят. Особенно интересно таких между собой свести, чтобы один другого убил. Они и жалеют друга, и помирать не хотят, потому что с Арены только один уйти может. Сильно всем любопытственно такие бои глядеть, нам, устроителям, завсегда большая выгода. Я люблю, когда промежду бойцов дружба… Ну ладно, некроз с ней, с дружбой, спрошу иначе. Нам всем очень радостно от твоих слов. Скажи, чем люди Корабля могут отблагодарить Харьков? Чем мы можем помочь оружейным цехам, чтобы они тоже обрадовались этой дружбе?

— Мудрые слова, — пробурчал Самоха. — А очень просто можете нам помочь. Воров наших не укрывайте у себя.

Пушкарь еще что-то говорил о дружбе, о том, как нехорошо воровать у друзей и прочее — но его слова потонули в хоре возмущенных голосов. Даже потоки дыма над головой торговца дурманом — и те клубились с укоризной. Все, перебивая друг друга, орали, что с ворами на Корабле не церемонятся, воровство здесь строго карают и прочее в таком духе. Постепенно шум стих, и Самоха в двух словах пересказал историю Графа, слегка подправив некоторые обстоятельства, так что о ракетной установке ничего не прозвучало, а только о деньгах, которые он увез из Харькова, не исполнив заказа. Ну и имущество кой-какое из пушкарского цеха попер.