Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Он разговаривал с ней, но лишь спустя долгие часы, проведенные в окостенелом состоянии неподвижности, она смогла различить смысл произнесенных слов, и тогда Иветта осознала, что мужчина рассказывал о значении выписываемых на ее плоти картинах. Когда же голубые и пепельные чернила пропитывались барбарисом крови, она закрывала глаза, чувствуя как индигово-туманные разливы, очерняют кожный покров. Он выписывал дворцы, окруженные райскими садами и вольными реками, символику, содержащую знания древних библиотек и красоту небесного простора. И порой, когда их дыхание было единым, ей представлялось, что она падала сквозь пенистые облака сапфирового неба, одежда пропитывалась ледяною влагой, и неистовый свист в ушах от проносящихся вихрей оглушал собственное сердцебиение, тогда как лицо обжигало зарево карминового рассвета, а небеса все еще усыпала ночная темнота уходящего видения ночи.

Было больно, оставленные заточенной кистью пейзажи воспламенялись на коже. Было странно и страшно ощущать их тяжесть на собственном теле. И Иветта чувствовала, как оживают чернильные существа, перебираясь по коже, как драконьи когти обтачивают о сухожилия свои кристальные лезвия, что были острее и прочнее любого заточенного клинка, они блистали, как осколки сумрачного неба и молния сверкала в их поглощающих зрачках. Она чувствовала легкость ветра, срывающего лепестки кроваво-красной левкои с изумрудных равнин, как ревели в урагане хрустальные волны, ниспадающие с восстающих в вышину гор, и как звезды падали в небе, рассекая ночь изогнутыми серебряными косами.

В посвящении и предании своего тела магическим рунам, было нечто интимное, когда мастер заточал саму свою душу в телесный покров другого существа, вкладывая частицу и своего сердца, переплетающих их чувства в тесной связи, создавая старинную и крепкую нить. И с каждым новым символом на бледно-кремовой коже, ей виделось, как проходит духовная тесьма, сотканная из стеблей небесных садов, и как горят нити. Воздух был напоен златистым огнем, каждое новое прикосновение пропитывалось струей ветров, приносимых из лесных чащоб в летний день, кожу ласкала ущербная луна, тающая в крестовых созвездиях, и багровое море воздымалось серпом над сливовыми облаками. Она видела через его глаза идущего вдоль песчаных ураганов мужчину, скитающегося по окаменелым долинам, как под сильным и равномерным шагом расцветали пестрые алые розы, что были пунцовее губ девственной новобрачной; как струи клокочущей пресной воды расходились под его белыми сандалиями, и как лучи солнца, пламенеющего в зените, превращались в чарующих птиц, скользящих в стылых небесах и горящих созвездиями на широких и мускулистых плечах молодого человека. Индигово-лиловые чернила впитывались в кровь, смешиваясь с ее слезами и безмолвными криками, звенящим стоном боли разносилась музыка по просторным коридорам и холлам древнего корабля, и пол покрывался льдом, через который прорезались аметистовые розы. В белых и черных вспышках глумящейся агонии, Иветта различала огненные ночи, где кружились в привольном танце женщины, отдающихся наслаждению ночи и вожделенным взглядам мужчин, которым они принадлежали без остатка. Их златые маски с рубиновыми кручеными акантами, вспыхнувшие как свежие капли крови открытой раны на жарком солнце, их бронзовая кожа, обожженная алыми свадебными рунами, и звук золотых браслетов, оглушающих рев стучащих в страстности любви сердец. Фигуры мужчин, облеченные в сладком дыме, облачающие их могучие тела в седые одеяния туманов, преображая в божественных титанов, когда обнаженная грудь покрывалась кожаной перевязью острейших кинжалов. Леопардовые шкуры, распластанные на песках, на которых стояли хрустальные кувшины вин и раскрытые плоды граната на широких патерах, по краю которых возносились сирены, поднимая над головой лютни из морских ракушек, и нежная музыка арфы, укрывающая влюбленных под пологом висящих зеленых лоз груш. Шепот блаженного удовольствия прошелся вдоль ребер, когда Анаиэль добавил белой краски, надрезая кожу в основании поясницы, и очертания ее татуировки покрывались лавандово-лунной охрой, сияя в тенях, как аквамариновые берилла.

Она выдохнула, стискивая зубы и поглощая воздух вновь, когда сознание проникалось новой чередой неизвестных дорог, великолепных городов, чьи сверкающие червленые стены насыщенного багрянца, украшенные роскошными пышноцветными горельефами, освещались темным янтарем заходящего солнца. Во внутренних убранствах дворцов стояли золотые армиллярные сферы, и астрологи в белых мантиях считывали движение небесных светил, следя за звездными картами. Там среди огромных и бесчисленных залов имперских библиотек, где дивные соцветия белой петунии с пунцовым отливом, плелись вдоль массивных книжных шкафов из красного дерева, и хризантемы в лунном свете сверкали, как опалы на молочной балясине кружевных беседок. Книжные полки были заполнены бесценными фолиантами и рукописями, священными манускриптами, запечатанные под тяжелыми скрижалями из чистого золота. И ароматные цветы склоняли полные молочные бутоны над карнизами с выступающими образами волков и драконов, крылатых грифонов, смешивались с восточной амброй имбиря и персикового варенья, холодного черного кофе в хрустальных узких чашах. Там в нежном объятии чистого света среди беломраморных колоннад стоял мальчик необычайной красоты. Белоснежный кафтан, отороченный золотыми нитями и крупными алмазными каменьями, и небесный дракон поднимался по его прямой спине, вгрызаясь звериной клыкастой пастью в шелковую материю, и полутьма гуляла по очерненным когтям диковинного чудовища. Его образ был окутан белизною и теплом янтарно-шафрановых лучей, прорезающихся сквозь застекленные двери, и в руках он удерживал тяжелый том, покрытый золочеными цветами и пышными росписями. С огромных спаренных пилястр стекалась вода, что протекала по плитам павильона и широким лестницам, ведущим в многоярусные сады, и рубиновым оранжереям, и по водным дорогам, блестящим алмазной гладью, он проходил своими босыми стопами. Глубокие сапфировые глаза, что были синее моря и чище застывшей воды под вечными ледниками, и облака неслись над его главою в пламенно-красном небе. Мальчик, на чьи плечи падал ровный и безмятежный свет внезапно остановился и обернулся, устремив на ее туманный и невидимый для иного мира образ, свои пронзительные глаза, что видели весь свет, что поглощали весь мрак, и на чистый лоб его пали медовые кудри. Златые брови изящною дугою изогнулись в недоумении, когда он смотрел на нее застывшим взглядом. И губы, что захватили пестроту грозди кровавой рябины и темного винограда — эти губы приоткрылись так, будто он намеривался задать ей вопрос, но не решался произнести и слова, ибо знал, что скрывается ее таинственный и прекрасный силуэт за завесою для остальных обитателей его времени. На светлых детских щеках блуждал румянец коралла, и пышные короткие волосы цвета пахты, были почти платиновыми в озарении прозрачных потоков. Сердце пронзила острая игла тоски, когда Иветта осознала, что видимые вдалеке неприступные шпили и зеркальные башни Империи, что отражали ночной небосвод, растворялись, и в глубине она знала, что больше никогда не увидит этих голубых глаз, исчезающих в потаенных вихрях горячих серебристо-серых туманов. В ноздри ударил аромат дыма и табака, фиников, искрасна-желтой мимозы. Тогда как она всей своей сущностью и бытием желала нежно прильнуть к ребенку, что безотрывно смотрел на нее своим ласковым взором, всезнающим и всепрощающим.