Дэвид Геммел - Рыцари темного леса

— Смотрю. Ты человек Лло Гифса?

— Да. Ты его знаешь?

— Скоро узнаю, — улыбнулся рыцарь. — А его жалкая шайка познает на себе мощь новой Габалы. Передай ему, что я так сказал. Передай, что весной сюда придет король со всем своим войском и что от красных рыцарей он не скроется нигде.

— Он не станет скрываться, он не боится вас.

— Все живое боится меня и моих собратьев. Скажи, мальчик, в чем источник твоей волшебной силы?

— Не знаю, — настороженно ответил Лемфада. — В Цветах я новичок.

— Только один цвет имеет значение, — отрезал рыцарь.

— Ты говоришь о Красном, но он не способен исцелять.

— Исцелять? Он способен создавать то, что не нуждается в исцелении. Да что с тобой толковать! Прочь, мальчишка — я не хочу убивать тебя.

— У тебя болит что-то? — спросил внезапно Лемфада. — Ты нездоров?

Глаза Карбри вспыхнули, и он выхватил из ножен призрачный меч, но клинок отскочил от золотой сферы, и рыцарь сделался еще прозрачнее.

Карбри выронил меч, но тот сам подплыл к нему.

— Убей меня, — сказал он, — убей меня, мальчик.

— Чего ради мне совершать такое злодейство?

— Злодейство? Ты не имеешь понятия, что это такое, но узнаешь, когда мы нагрянем сюда весной. Расскажи обо мне Лло Гифсу.

— Хорошо, скажу. За что ты его так ненавидишь?

— Ты заблуждаешься, мальчик. Я ненавижу только себя — ко всему остальному я безразличен. — Рыцарь стал почти совсем невидим, но вдруг вспыхнул кроваво-красным огнем. — Оллатаир! — вскричал он. — Ты пришел от Оллатаира?

Лемфада отпрянул назад, и между ними возникла стена золотого света.

— Какая роскошь! — засмеялся рыцарь. — Ступай к нему и передай ему привет от Карбри-Патеуса!

С этими словами он исчез, а Лемфада вернулся в хижину и в свое тело. Быть может, все это приснилось ему, а теперь он проснулся? Но он явственно видел перед собой горящие глаза рыцаря.

Элодан спал в другом углу, но Гвидион по-прежнему сидел за столом, глядя в свой кубок. Лемфада встал.

— Что, не спится? — спросил целитель.

— Можно с вами поговорить, сударь?

— Отчего же нет. Больше все равно заняться нечем.

— Я нашел свой Цвет.

Гвидион, встрепенувшись, хлопнул Лемфаду по плечу.

— Вот и хорошо. Я надеюсь, что это Зеленый: миру нужны целители.

— Это Золотой.

— Среди цветов нет Золотого, мальчик. Ты по-прежнему остаешься в Желтом.

— Нет, сударь. Я плыл в золотой лодке и видел, как погиб старый олень. Я вернул ему жизнь, и он воспрял.

— Ба! Тебе приснился сон — чертовски приятный, надо сказать.

— Погодите! Дайте я еще раз попробую. — Лемфада зажмурился, и Желтый принял его, но Золотой даже не показался.

— Не огорчайся, — сказал Гвидион. — Такие вещи требуют времени. Что еще ты видел?

— Я видел красного рыцаря, парящего над лесом. Он велел мне передать Оллатаиру привет от Карбри-Патеуса.

Гвидион вздрогнул и сильно побледнел.

— Не передавай ему ничего! Молчи. Забудь об этом.

— Но почему?

— Не понимаешь — и не надо. Но поверь мне: не нужно ничего говорить, это был только сон… очень скверный сон.

Убадай опустился на колени у мертвого тела, лежащего поперек тропы. У зверя было шесть ног, кожу покрывала чешуя, в челюстях длиннее человеческой руки помещалось три ряда зубов.

— В жизни не видел ничего подобного, — сказал Эррин. — Смотрите: он целехонек, ни единой царапины.

Убадай приложил ладонь к груди зверя.

— Одни мускулы, жира нету. Он замерз.

— В фурболгском зверинце много диковинных животных, — заметила Шира. — Может быть, туда везли новых с моря, и они убежали.

— Я вырос в степи, но никогда не слыхивал о ящерице с шестью ногами, — возразил Убадай. — Надо найти безопасное место для ночлега. Солнце садится — могут прийти еще звери.

Путники осторожно перебрались через тушу и пошли дальше по извилистой тропе. На вершине холма она разделилась надвое — одна дорога вела на восток, другая на юг.

Убадай понюхал воздух, показал на восток и сказал:

— Туда.

Эррин слишком устал и замерз, чтобы спорить. Он поправил сумки на плече и зашагал под уклон. Еще через четверть мили они увидели за поворотом каменный дом, притулившийся к отвесной скале. Перед ним сидел на снегу старик в выцветшем голубом балахоне, лысый, но с белой раздвоенной бородой, ниспадавшей до самой груди.

— Он что, умер? — спросил Эррин. Старик открыл глаза и рявкнул:

— Нет, не умер. Я мыслю и наслаждаюсь своим уединением.

— Прошу меня извинить, — низким поклоном молвил Эррин, — но неужели вам не холодно?

— Тебе-то какая печаль? Это мой дом. И тело тоже мое. Если ему холодно, это его забота.

— Разумеется, — с деланной улыбкой поддакнул Эррин. — Но мы, мои спутники и я, нуждаемся в крове. Быть может, вы разрешите нам переночевать у вас в доме?

— Я не люблю, когда мое уединение нарушают, — ответил старик.

— Ну и сиди себе на снегу, — вмешался Убадай. — Зачем тратить время на старого дурака? Пошли в дом.

— Нет, — сказал Эррин. — Найдем себе пещеру или еще что-нибудь.

— Я передумал, — усмехнулся старик. — Можете остаться. Вы, наверное, захотите развести огонь. Дров нет, добывайте их сами, в доме должен быть топор.

Убадай, бормоча что-то под нос, отправился в дом и вскоре вышел с упомянутым орудием.

Эррин еще раз поклонился сидящему и спросил:

— Можно узнать, почему вы передумали?

— Я капризен по натуре, уходите и оставьте меня с моими мыслями.

Эррин и Шира вошли в дом, где была всего одна комната. В одном ее углу стояла кровать, посередине — стол с двумя лавками. Очаг давно остыл, и не видно было никаких следов приготовления пищи.

— Пойду наберу хвороста на растопку, — сказала Шира. Эррин скинул на пол свою поклажу. В каменном доме стоял леденящий холод. Северная стена обросла льдом от воды, проникавшей сквозь протекшую крышу. На кровати не было тюфяка — только доски, а поверх них единственное истертое одеяло.

Эррин вышел из негостеприимного жилья, обогнул сидящую фигуру и стал собирать дрова вместе с Широй. Сгущались сумерки. В отдалении слышался мерный стук топора. Набрав валежника, они развели в доме огонь, но тепло далеко не сразу одолело застарелый холод.

Убадай, красный и вспотевший, явился час спустя и буркнул:

— Помогать надо. — Эррин с Широй пошли с ним в лес, где он разрубил на чурбаки сухое дерево. Когда они перетаскали дрова в дом, стало совсем темно, и огонь в очаге запылал вовсю.

Эррин время от времени подымался, открывал дверь и смотрел на освещенного луной старика. Пошел снег. В конце концов Эррин не вытерпел, подошел к старику и присел перед ним на корточки.