Юрий Пашковский - Проклятая кровь. Похищение

— Лучше не надо, поверьте, господин маг, — сказал Вадлар, заметив, что Уолт собирается воспользоваться остановкой и слезть с варга. — Сейчас болит, а слезете — еще хуже будет.

— Куда уж хуже, — проворчал Уолт, но совету Фетиса последовал.

Так они и сидели на смирных варгах, пока Огул не запрятал свой прибор обратно в сумку и не сказал, что теперь можно ехать.

Первым неладное почуял Уолт. Все-таки он был маг, и не просто маг — боевой маг. Неестественное, и сверхъестественное, и слишком естественное его учили замечать неосознанно. Что-то маячило на периферии сознания, что-то, что только начиналось вторгаться в рассудок, но еще не полностью, так, легкими касаниями, только намечая свое существование — и ничего более.

Уолт проверил ауры спутников. Ничего необычного в них не наблюдалось: ауры отражали только напряженность и настороженность Живущих в Ночи, даже психоэнергия Понтея не была собрана и приготовлена, а зря, очень зря. Уолт, например, уже давно собрал Силу возле Локусов Души и приготовился активировать Свиток Пламенного Дождя.

Не обнаружив ничего странного в упырях и вокруг упырей, Уолт обратил внимание на природу вокруг.

Вокруг, куда позволяло посмотреть простое зрение без Вторых Глаз, тянулось поле с более толстой и низкой травой, чем раньше, но иногда в ней попадались пучки длиной почти в рост человека травы, тонкой, переплетающейся в фигуры, напоминающие черты древнесхаррского алфавита. Небольшой ветерок всколыхнул траву, и она, словно приветствуя его, сладко застонала.

Уолт моргнул, покачал головой. Послышалось? Нет. Вот снова сладострастный стон, от которого внизу живота как-то напряглось. Уолт быстро применил Вторые Глаза, приготовив простейший фаербол, но магии или аур не наблюдалось.

Новый протяжный стон, с жарким придыханием в конце и явной фразой: «Глубже, да, да…» А затем крик, полный животной страсти, да такой, что даже варг под Уолтом вздрогнул.

Ага, Понтей беспокойно крутит головой, Иукена дернулась, непроизвольно потянувшись к саадаку, Вадлар растерянно ухмыльнулся, Каазад-ум… как сидел, так и остался сидеть, а Огул продолжает гнать варгов вперед как ни в чем не бывало.

А постанывания и сладострастные стоны не просто продолжались, они усилились и дополнились горячим дыханием, прерывистыми вскриками, страстным жарким шепотом, вертящимися вокруг и будящими непристойные фантазии, от которых становилось жарко, но отнюдь не хотелось, чтобы они прекращались.

Варги начали вести себя все беспокойнее. Все громче и громче становилась череда полных безудержного возбуждения и неукротимой похоти женских стонов. Было бессмысленно затыкать уши, это не помогало, да и особо не хотелось.

Уолт порадовался, что его роль в управлении варгом минимальна, успокоить встревожившуюся бестию он вряд ли сможет, подергав за поводья или дав этого… как его… шенкеля, что ли? А так приходилось только покрепче держаться и пытаться отвлечься от разрывающихся вокруг голосов, устроивших просто симфонию предоргазменных воплей, и не особо ерзать, пытаясь избавиться от тяжести в штанах, — все равно не помогало.

— Быстрее!!!

— Сильнее!!!

— Глубже!!!

— Да, войди в меня сзади!

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

— Ну, ну, еще, да-а-а-а-а!!!

— Давай, грязная свинья, сделай это, о-о-о-о-о-о!!!

— Я сейчас взорвусь не останавливайся!

— Ах, твой малыш великолепен!!!

— Еще! Еще! Пронзи меня! Сильней, крепче!

— Войди в меня, давай, входи же!

— Целуй меня везде, о да, да, ниже, ниже, целуй мой цветок!!!

— Чуть побыстрее, посильнее сожми, вот так!

— Еще так, милый, еще, ох, как хорошо! Миленький мой, еще!

— Да-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Томные, глубокие, тонкие, низкие, высокие, с хрипотцой, мелодичные, завлекающие, подделывающиеся под детские, грубые, нежные, протяжные, вкрадчивые, мурлыкающие — женские голоса все плели и плели ткань экстазного сладострастия, и вскоре это стало ощутимо раздражать. Уолту уже казалось, что от этих блудливых стенаний или он сойдет с ума, или у него треснут штаны. Судя по прямым спинам и каменным рожам Понтея и Вадлара, те испытывали нечто подобное. Реакции Огул а заметно не было. Каазад-ум невозмутимой харей раздражал уже не меньше стонов (как на ЭТО можно не реагировать?!). А судя по выражению лица Иукены, она была готова выпустить все стрелы в кого угодно, и, судя по взглядам, которыми она окидывала Уолта, кандидатуру «кого угодно» она уже выбрала.

«Гм, а я-то в чем виноват?»

А затем…

— О да, Уолт, не останавливайся!!! Ах ты, шалун!!!

Магистр чуть не свалился с варга. Новый, слегка смешливый голос продолжал постанывать, на разные лады повторяя его имя, иногда даже рифмуя. Челюсть рванулась вниз, глаза забегали, как сумасшедшие. В башке творилось убог знает что. Почему-то смотреть на упырей было стыдно, мысли путались, и руки чесались спалить тут все, пройтись Огненной Стеной от горизонта до горизонта, и глубоко плевать на Конклав и его уложения, не Конклав сейчас здесь, а он, их бы сюда, сами бы возжелали обрушить на эту Границу Заклинание Разрушения.

А потом все прекратилось. Резко. Неожиданно.

Уолт не сразу понял, что вокруг тишина. Точнее, тяжело дышат варги, их лапы топчут землю и траву— и тишина.

Спустя три минуты Огул остановил варгов, сказав что-то о том, что им нужно отойти не «от усталости, но от другого, что словами не объяснить, но он чувствует». Уолт, решив, что задница пусть поболит, но стоит пройтись, сполз с варга, именно сполз, назвать это эффектным спуском язык не поворачивался, а вот сползанием — в самый раз, ни больше ни меньше…

Следом с варга спрыгнул Вадлар, помотал головой и объявил как ни в чем не бывало:

— Кому надо снять напряжение, то вот там есть кустики. Никто не будет подсматривать. Идите… Чего вы на меня так все смотрите? Я ж о вашем здоровье забочусь, с возбуждением, знаете ли, шутить вредно.

— Вадлар…

— Да, Понтеюшка?

— Заткнись, а?

— Ну, мое дело предложить. — И Фетис, насвистывая, направился в те самые кусты, о которых говорил. Бросил на ходу, не поворачиваясь: — Только не подумайте чего извращенного, я по делу иду, мочевой пузырь опорожнить, а то вдруг еще что.

Магистр посмотрел назад, на пространство, которое они преодолели. Теперь Граница совершенно не казалась похожей на Восточные степи. Что-то добавилось в восприятие этой травяной колышущейся бесконечности, что-то тонкое, почти магическое, но не магическое, легкое, как эфир, и такое же неуловимое, но в то же время явно присутствующее, некий легкий штрих, нанесенный художником на картину мира, после которой она видится совсем по-другому, но в чем разница — не скажешь.