Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

— Слушаю тебя.

— Почему ты учишь святую и вечную именно так?

Немайн разглядывает ползущую мимо сетку из полей. Здесь, в низине, все уже боронованы и засеяны. В иные семена легли по старинке, разбросанные рукой. По иным прошли сеялки. В другое время кланы отвергли бы новизну, но теперь рвут сеялки и жатки из рук — за серебро, за расписки, в долг под будущий урожай.

После зимнего похода за Северном их ждет общая земля. Земля, которая, по традиции, станет чьей–то, только разрыхленная бороной и зазеленевшая всходами. Каждому клану хочется ухватить побольше! Особая сладость — сделать это из–под носа у переселенцев, даже у родичей–бриттов из Бретани, Думнонии и Стратклайда, или ирландцев–десси.

Последних больше всего: на родине их считают за народ второго сорта, потомков побежденных, здесь, в Камбрии, за королевский клан. Оттого первое, что делает десси, переселившись на новые земли — шьет себе штаны, чтобы показать: он камбриец, пускай и ирландских кровей…

Немало приплывает и римлян из Африки. Эмилий тому примером. Год назад явился как товарищ купца. Потом — взялся помочь со снабжением армии в походе и скупкой трофеев. Когда он прирос к холмам? Скорее всего, в тот день, когда не смог отдать врагу мост, на котором лежала искалеченная камбрийка. Эйлет, сестра Немайн. Тогда маска купца слетела, и рыцарей Уэссекса встретил разведчик–трапезит. Воин, сотня которых приравнивалась по силе к ополчению крупной провинции. Лучший из таких воинов. Как раз — сотник, жалованием и положением равный легату в обычном войске.

Он пытался спасти легенду — потом. Сочинил байку: мол, это сестра древней сиды — героиня, а я так, раны ей перевязал. Обманул всякого, кто верит в древнюю сиду. А значит, не Немайн!

И не ее сестер. Эйлет рассказала все, как было. А о чем промолчала, сказали глаза и жесты, напряженная спина и внезапная рассеянность. Признаться любимому не решилась, а тот взял и уплыл. Прощался холодно, как с чужой, будто и не стояли рядом — сперва в одном строю, потом спина к спине, потом — он над ней, как утес, укрывший застигнутую грозой странницу. Слез не было, только тихая скорбь: «Кому я нужна, однорукая?»

Немайн, которую римский разведчик уже тогда счел за базилиссу Августину, он говорил иное.

— Я не уверен, что вернусь, но поступить иначе — не могу. Не могу жить под личиной — с единственной, которой готов доверить спину. Не могу нарушить присягу и служить тебе, притворяясь, что верен другому императору. Потому явлюсь в Карфаген, скажу, что мне нужна отставка, и будь, что будет. И если от прежней службы меня избавит железо — скажи сестре, что бессердечный чужак из Африки не стоит ее слез…

Возвратился. Живой, веселый, свободный — радостной и пьянящей волей, которая не от чего, а для чего. Сейчас от этой воли осталась половина. Эмилий снова на службе. У маленькой республики теперь есть магистр оффиций, который настолько ошалел от появления второй императрицы и признания первой, что безропотно присягнул обеим. Теперь вот смотрит, как две коронованные особы размахивают тяжелым и тупым с тем, чтобы научиться владеть изящным и острым. Солдатский способ! Но почему девушку в пурпуре следует учить, как рекрута?

На лбу учительницы повязка белая. Как говорит сида — теперь, после нового крещения, даже для римлян — Немайн: «Жадная я». Британский пурпур дешевле средиземноморского, но на унцию краски все равно приходится извести тысячи моллюсков. Уши прижаты, глаза прищурены — обычный человек. И слова — обычные для правительницы. Разве что мудрые не по возрасту…

— Человекоубийство, — говорит Немайн, — не должно стать для моей сестры любимым занятием, а искусство фехтования способно увлечь. Отвлечь от куда более важных и интересных наук. Так пусть останется скучной рутиной, набором повторяющихся изо дня в день приемов. Императрице стоит понимать простого воина, натасканного без изысков. Таких в любой армии — большинство… Ой, смотри! Подарки разбежались!

Дверь, ведущая к устроенным в кормовой надстройке каютам, с тихим скрипом приотворилась. В щелку показалась черная точка носа, за ней последовала острая мордочка, покрытая короткой палевой шерстью, черные бусинки глаз. И, наконец, уши. Всем ушам уши! Мягкие, приминающиеся о препятствия — зато каждое с голову зверька. На их фоне и обычная лисья гордость, хвост, кажется малозначительной деталью.

Зверек сел. Зевнул, показав набор острых белых зубов… почти как у сиды. Хищник, хоть и меньше кошки. Поворот, взмах пушистого хвоста — и вот игрушечный лис выволакивает на палубу то, что сразу через дверь протащить не сумел — крысу. Здоровенную, едва не больше его самого.

— Не разбежались, — поправилась Немайн, — начали службу. Спасибо тебе за них, Эмилий! Лучше всяких кошек… А уж миленькие…

Улыбнулась — так, что вся взрослость и серьезность осыпались, как акация в мороз.

Новоиспеченный магистр оффиций пожал плечами. Немайн просила именно котов. Говорила, что камбрийская манера отпугивать диких крыс домашними очень повредила во время последней чумы. Ей лучше знать, но кошку в Африке оказалось не отыскать и днем с огнем. Египетская животина, а в Египте уже пять лет, как арабы хозяйничают. Эмилий справедливо рассудил, что пустынная лисичка, фенек, которую жители Карфагена держали как крысолова, подойдет не хуже. Не ошибся.

Когда он поставил перед Немайн большую корзину с фенеками, та с минуту молчала, глядела, как ушастые лисята возятся друг с другом. Только руки на груди в замочек сложила.

— Каваааиий…

На почтительный вопрос, что значит это слово — не славянское, не аварское, не арабское, не персидское, выдала прищур и «понятный» ответ:

— Ня!

— А что такое «ня»?

— Ня — это каваий…

То, что местные жители называют сидовским объяснением. Фенеков немедленно окрестили «холмовыми лисами». За то, что такие же, как Немайн, ушастые! Здесь, на корабле, их почти половина — нужно раздаривать, парами. Глядишь, успеют размножиться до следующей большой эпидемии. Тогда зараза ударит по Камбрии и Мерсии гораздо слабее, чем по крысолюбивым народам.

Лис может быть доволен: подвиг оценили. Серое–кровавое за бортом, зато охотника гладят в четыре девичьи руки. Уже не дети — те бы затискали до полусмерти. А так — всего лишь повод распахнуть пасть и лизнуть в нос черноволосый и круглоухий вариант святой и вечной.

— Не забудь подарить пару лисичек моей старшей сестре.

Эмилий кивает.

Для него это означает — построй дом, который нужно было бы защищать от крыс. Введи в него хозяйку. И — будь счастлив! О которой сестре идет речь, переспрашивать не нужно. Ну, разве, чуть заметно мотнуть головой в сторону, откуда раздается веселое воркование.