Роман Канушкин - Последний варяг

В этот же миг танец воинов, достигнув своей кульминации, внезапно остановился.

А змейка, обвившая было Ольгину ногу, застыла. Девушка лишь коротко вздохнула, ощутив какое-то тёмное прикосновение, а змейка уже рассыпалась в золотую пыль, уносимую отсюда ветром.

Принцесса Атех смотрела на лицо Авося. Её глаза светились любовью и нежностью. Потом снова поцеловала его, прошептав:

— Я никогда не причиню тебе вреда.

— Что ты? — смутившись, не понял Авось.

Она поцеловала его в губы, успокаивая любое смятение. И теперь в этом поцелуе была не только любовная страсть. Она прижала юношу к себе. К своему сердцу. И, глядя в бездонное небо, уронившее в это мгновение звезду, она прошептала:

— С тобой пребудет вся моя благодать.

Глава 16. Щиты над Царьградом

Сообщение болгарина — флот выходит в море — о тактике викингов и греков — доблесть и хитрость Фарлафа — греческий огонь — ветер над Босфором — вещий сон базилевса — Русь победившая — интрига императора Александра — снова Карла Феорг — враг или союзник? — о тех, кто строит города

Ранним и ясным утром в год 907 от Рождества Христова Льва VI разбудил кентарх Михаил из личных телохранителей императора.

— Божественный базилевс, — начал он, почтительно склонив голову.

Но Лев VI лишь махнул рукой:

— Мы здесь одни, Михаил. Давай без церемоний. — Базилевс бросил быстрый взгляд за анфиладу дворца. Над Босфором ещё только розовели лучи скорого восхода. — Если ты посмел разбудить меня в такую рань, значит, дело того стоило. Говори.

— Да, базилевс. — Михаил кивнул и выпрямился во весь свой рост, развернув широкие плечи. Кентарх был огромен, и голос его обычно звучал подобно львиному рыку. Но сейчас Михаил говорил очень тихо. — Болгарин. Он здесь.

Базилевс Лев чуть поморщился. Наверное, он всё уже понял, но всё ещё отказывался признаться себе, что упрямство и прямо-таки неуёмная гордыня второго базилевса, его брата и соимператора Александра, разрушило всю так искусно выстраиваемую дипломатию. Однако не только за научные трактаты, за свод законов, названных «базиликами», и за пьесы в духе позднего Апулея прозвали базилевса Льва VI Мудрым, или Философом. Он знал, когда было время для мира, тонкой интриги, игры и умелой дипломатии, а когда наступало время для принятия других решений. Лев VI умел отличить одно от другого и не тешил себя ненужными иллюзиями.

— Говори дальше, кентарх, — ровным голосом приказал базилевс.

— Флот Олега вошёл в море, — быстро сказал Михаил.

— Их много? Болгарин счёл корабли?

Михаил пристально посмотрел в глаза своего базилевса. Гвардия, которой он командовал, была самым надёжным оплотом императорской власти. Возможно, после Церкви. Базилевсы менялись, иногда и не без помощи гвардейских центурий, власть Императора оставалась незыблемой всегда. За Льва VI Философа Михаил готов был отдать жизнь в любой момент. И выполнить любой его приказ. Двоевластие, которое сейчас установилось в империи, не могло быть долгим и плодотворным. Это всё интриги старой римской знати. Ну и, конечно, мудрость и терпимость базилевса. Однако над Константинополем всегда дуют свежие ветры. И, учитывая коварство второго императора и явную склонность Александра к вероломным интригам, кентарх Михаил был готов выполнить абсолютно любой приказ своего базилевса. Но приказа от Льва VI так и не поступало. И, видимо, это ещё одна причина, по которой его прозвали Мудрым. Однако сейчас император ждал ответа на вопрос, и Михаилу всё же хотелось начать с хороших новостей.

— Базилевс, я позволил себе послать в Анатолию за легионом Маврикия Диогена…

— Михаил, — прервал его император, — их много?

Лицо кентарха застыло. Он сказал:

— Их корабли затмили море до горизонта. Они идут к Босфору.

Лев VI снова поморщился, словно сдерживая волну судороги, которая должна была пройти по лицу, и отвернулся от кентарха. На востоке вот-вот начнётся восход. Михаил стоял не шелохнувшись.

— Значит, началось, — хрипло проговорил базилевс.

Впервые за свою жизнь Авось находился на корабле, с борта которого не было видно берега. Фарлаф и Свенельд рассказывали юноше о странствиях их молодости. О студёных морях, из пучин которых на немыслимую высоту вздымались хмурые камни, покрытые деревьями; о рыбах, что больше самого грозного драккара, рыбах, прозванных греками левиафанами; рассказывали об утопающих в цветах южных странах, где христианские короли вели битвы с мусульманами, и о флотилиях неустрашимых викингов, которые сражались и с теми, и с другими; о мудрых халифах, сведущих как в ратных делах, так и в науках, и о городе, прекрасном, как сон, умытом солнцем городе из разноцветного камня, где люди в своём стремлении к совершенству посмели бросить вызов богам.

Авось стоял на носу драккара и вглядывался в ослепляющую синеву впереди, там, где море соединялось с небом, чужим и бездонным небом греков, но не вызывающим у юноши ничего, кроме восхищения. И там, за линией горизонта, и ждал их сказочный город, за возможность узреть который они готовы были заплатить всей отпущенной им отвагой, удалью, кровью, а возможно, и жизнью.

— Даже если плата окажется невероятно высокой, ты поймёшь, что оно того стоит. Поймёшь, когда увидишь Царьград.

Так говорил Авосю Фарлаф, суровый берсерк, чей устрашающий вид внушал людям немое почтение, берсерк, который умел слагать самые красивые песни из тех, что довелось слышать юноше. И рассказывал самые лучшие сказки о своих странствиях, скитаниях среди чудес.

К полудню показалась береговая линия. Ветер был попутный, и все бесчисленные суда Олеговой флотилии стали выстраиваться клином, пропуская вперёд драккары варягов. Князь Олег особо побеспокоился о построении флота и начертал всем славянским князьям, что откликнулись сейчас на его зов, подробный план проливов и неприступной крепостной стены, опоясывающей царственный город.

— Эти стены ничем не взять, — говорил Олег. — Уязвимые места — лишь городские ворота. Греки не успели дать нам бой в открытом море. Это хорошо. В проливе галеры напасть на драккары не посмеют. Время пока работает на нас.

Берег приближался. Он оказался гористым и покрытым густыми зарослями.

Олег посмотрел на Авося, который так и стоял, устремивши взгляд вдаль, и подумал, в какого статного воина превратился юноша со времени их первой встречи.

— Видишь проход между двумя высокими холмами? — сказал князь.

— Да, — откликнулся Авось. — Заводь.