С. Алесько - О людях и нелюдях

Дрозд, к собственному удивлению, не сумел сдержать звериного рычания в адрес дурашливого парня, но привычные к подобным проявлениям чувств нелюди не обратили на это ни малейшего внимания.

— Я маленького хотела погладить… — попыталась оправдаться Винка.

— Твои дружки тебе и маленьких наделают, ты только скажи! — послышалось в ответ, похохатывания усилились.

— Вьюн, узнавай дорогу и пошли отсюда, — проворчал Дрозд, лучше девушки знакомый с остроумием нелюдей.

В Запечинки пришли на следующий день. Маленький мальчик, которого Вьюн ловко ухватил за рубаху, когда тот пытался пролезть под забор за старшими детьми-щенятами, указал им дом Шорста. Весть об их приходе опередила самих путников. Видно, кто-то из вездесущей ребятни сообщил. Стоило парням и девушке подойти к калитке, как из дому вышел мужик в возрасте. Увидел Вьюна, на миг остановился, потом быстро подошел к забору.

— Где Лапка? — спроисл грозно, не сводя глаз с рыжего. — Куда ты ее дел, прохвост?

— Я… Она… — забормотал Вьюн.

Винка с Дроздом недоуменно переглянулись. Неужели Вьюн и здесь успел что-то натворить? А говорил, в родном селении матери не бывал.

— Ох, что это я, — тряхнул головой мужик. — Ты ж молодой совсем, значит, не Вьюрок. Погодь, сын его, что ли?

— Ну да… Его и Лапки… Вьюном меня кличут.

— Племянничек, значит, — оборотень критически оглядел рыжего, потом его спутников. — Компания у тебя подходящая: пес и людина. Батя твой тоже с кем только не таскался.

— Вот так прием, дядюшка, — затянул капризным голосом быстро пришедший в себя Вьюн. — А мне мамка сказывала, любимый братец ее детей завсегда примет.

— А чего ж она любимого братца забыла? — Шорст не собирался сдавать позиций. — Уж сколько лет от нее ни слуху, ни духу. Последний раз весточку получил, когда ее старшенькой десять стукнуло. Ты тогда еще сосунком был.

— Не сосунком уже, — снова насупился Вьюн. — Но до первого оборота еще долго оставалось. А весточек больше не слали, потому что после у нас все скверно стало. Мамке, верно, стыдно было рассказывать.

— Вот как? А сейчас наладилось, раз тебя прислала?

— Какое там… Я сам пришел. Мамка уж давно померла, а батя еще раньше…

Шорст опустил голову, постоял немного молча, потом открыл перед путниками калитку.

— Ну, проходите, — буркнул он. — Чего через забор-то разговаривать…

Войдя в дом, оказались в просторной общей комнате с печью и большим столом, на котором месила тесто жена Шорста. Винка с любопытством огляделась: интересно, насколько житье-бытье сельских оборотней отличается от ее собственного, оставленного не так уж давно. Особых различий заметить не удалось. Бревенчатый чисто убранный дом, печь, широкие лавки, выскобленный стол, вышитые цветами да птицами занавесочки на окнах, пучки ароматных трав по стенам. Даже несколько пуликов имелось, таких же старых и выцветших, как у отчима. Да и сами хозяева, Шорст с Рыбкой, внешне ничем не отличались от людей-селян, разве что у хозяйки в широком вырезе льняной рубахи не виднелся крылик.

После того, как все представления закончились, и гости уселись на лавку у окна, хозяин спросил:

— И надолго вы к нам?

— Сами пока не знаем, — ответил Вьюн. — Но ежели не выгонишь, мы бы погостили седмицу-другую.

— Раз в дом пустил, сразу не выгоню. Коли держать себя будете правильно.

— Да мы ж не звери лесные. За столом себя вести умеем и девок портить не станем.

— Девки у нас бойкие, сами кого хошь испортят, — усмехнулся Шорст. — Прознают про гостей — набегут знакомиться. Огорчатся, когда увидят, что один при подружке, — с любопытством взглянул на Винку.

— Винка — наша попутчица, — объяснил Вьюн. — Строгих правил девушка. Так что вашим красавицам огорчаться не след, а вот парням ничего не светит.

Родичи рыжего оказались радушными хозяевами. Шорст отправился топить баню, Рыбка, закончив вымешивать тесто, показала гостям, где они будут спать.

За ужином познакомились с многочисленной семьей вьюнова дядьки. У стола, гомоня, исподтишка толкаясь и стреляя глазенками в сторону незнакомцев, расселись четверо ребятишек. Две старшие дочери по людским понятиям уже были девками на выданье, сидели чинно, с интересом поглядывая на Дрозда. Рыбка несколько раз вспомнила в разговоре сына, недавно женившегося и перебравшегося жить в другое селение.

— Рассказывай-ка, племянничек, что с родителями сталось, — сказал Шорст, когда ужин был окончен, и младшие дети вышли из-за стола. — Отец твой Лапку не обижал?

— Нет, они хорошо жили, — покачал головой Вьюн. — Батя все какие-то делишки проворачивал, видать, успешно. Златики мамке часто приносил. Я его плохо помню. Веселый он был, мамку смешил. Нас с Лиской любил, пулики дарил, петушков медовых. Играть с ним было здорово… А потом… С сестренкой беда случилась… Бати тогда в городе не было. Я ничем ей помочь не мог… Когда мамку привел, Лиска уже мертвая лежала… там, в подворотне… — рыжий замолчал, уставившись на кучку крошек, оставшуюся от горбушки, которую он теребил. Никто не попросил его продолжать, спустя некоторое время он заговорил сам. — Мамка уж так батю упрашивала не пытаться управу найти… Он ей пообещал, а сам все меня расспросами донимал, когда ее поблизости не было. Я, дурень мелкий, ему и назвал тех, которых узнал. Двоих из пяти, что сестренку… Он ушел как-то вечером, и больше мы его не видели. Мамка после меня ни словом не укорила…

Без бати жить нам стало не на что, работы мамка никак найти не могла. Предлагали ей… Да она не захотела. Уж очень по нему тосковала. Думала одно время в Запечинки вернуться, но дорога ее сильно пугала. Для одинокой женщины из наших, да еще с дитенком, это, считай, верная гибель. А у оборотней в городе выбор невелик… Руки у нее всегда ловкие были, изменялись легко, когти длинные, острые. Вот один волчара, Нетопырь, и пристроил ее кошели на рынках цеплять. Тогда мы голодать перестали. Она долго этим занималась, мы в нескольких городах успели пожить. Потом попалась… Пальцы ей переломали, срастить сразу не дали… Ну, а уж после это не руки были. Я, почитай, всю работу по хозяйству стал делать, она не могла. Подрос уже я тогда, сам мог кое-что заработать, да мамке мои занятия не нравились. Вот и стала она в кошачьем облике все для того же волчары в окна лазать. То вынесет вещицу ценную, то дверь изнутри откроет, когда хозяев нет али спят. Просил я ее бросить, она ни в какую… Мне, говорит, тоже не нравится, чем ты живешь. Я потом только понял, что она из-за Нетопыря этого завязывать не хотела. А тому на нее было плевать.