Олег Верещагин - Garaf

… — Ну не могу больше! — завопил Гарав и получил оплеуху. — Ну шестой раз! — сил злобно зыркать на оплеуху уже не было, мальчишка был весь в поту и отдувался.

— Ты делаешь всё медленно и путаешься, — терпеливо сказал Эйнор. Он и не злился, оказывается. — Враг ждать не станет.

— Тебе самому всегда Федька помогает! — Гарав зло потёр ухо и мотнул головой на сидящего тише мыши за проверкой снаряжения в дальнем углу. — А от нас требуешь — сами, сами! Быстрей, быстрей!

Эйнор вздохнул…

…На то, чтобы снарядиться без всякой помощи, затягивая ремни одной рукой — Эйнору понадобилось тридцать семь секунд. Гарав считал вслух — громко, и с каждой названной цифрой его голос становился всё более и более унылым.

— Тридцать восемь, — вредно сказал Гарав, хотя металлическая статуя уже стояла возле коня, глядя на мальчишку — насмешливо — глазами из прорезей маски.

— Но не двести тридцать три, — сказала маска. — Ладно. Пока хватит. Кстати, давайте–ка вниз, проверьте коней. Вечером уезжаем.

— Вечером?! — вскинулся Гарав.

И понял, что все его слова и желания просто не будут приняты в расчёт.

— Да, а что? — Эйнор поманил Фередира и с его помощью вылезал из доспехов.

— Ничего, — спокойно ответил Гарав…

…Они выехали из северных ворот Форноста, когда солнце уже начинало садиться. Гарав не понимал — зачем, почему? И не оглянулся — а ведь очень хотел.

Он качался в седле и вспоминал Тазар. Не лицо, а пальцы — пальцы и свой перстенёк, который осторожно надвигает на один из них.

Тонкий и тёплый.

Глава 15,

в которой выясняется, какая это нудная вещь — путешествие.

И опасная. И страшная.

Путешествие верхом оказалось длинным, монотонным и скучным.

День начинался через час после рассвета, когда они поднимались. Умывались, ели горячее, седлали коней и ехали. Ехали шагом, реже — рысью до полудня и останавливались на два часа. Рассёдлывали, кормили и чистили коней. Обедали всухомятку и отдыхали, сколько получалось — по ощущению не больше часа. Ехали, пока солнце не опускалось к горизонту. Останавливались на ночлег. Рассёдлывали, кормили и чистили коней как следует. Готовили ужин на разведённом небольшом огне. Ели — уже в сумерках. Какое–то время отдыхали и разговаривали. Потом двое ложились спать, завернувшись в плащи, а один заступал на примерно трёхчасовое дежурство. За час до подъёма последний дежурный готовил завтрак. И всё начиналось сначала. Всё, что разрешалось сделать на время сна — расстегнуть поясной ремень.

Первые дни, если честно, Гараву было очень трудно. Утром не хотелось вставать так, что он невольно просыпался минут за двадцать, а то и за полчаса до подъёма и тоскливо слушал, что делает дежурный, ожидая: вот сейчас… сейчас… сейчас будет тормошить… Днём Фередир и Эйнор по очереди спали в сёдлах. Гараву тоже никто не запрещал, но у него просто не получалось. По вечерам хотелось поговорить после дневного молчаливого качания в седле, но язык не ворочался, и мальчишка просто засыпал. Кроме того, зверски болела задница и ноги. Он, правда, ничего себе не стёр, как грозились авторы почти всех книг, где встречались всадники–новички, но боль была нудной и беспокоящей.

Потом он постепенно привык. И к коню, и к доспехам, и к медленному равномерному движению, и к ночной прохладе с ветерком. Научился правильно обхаживать коня. Ушла боль. И вечера обрели интерес — почти такой, как в туристском походе.

И Эйнор, и Фередир умели и любили петь. Кроме того, Эйнор любил рассказывать легенды о Нуменоре, а Фередир обожал то, что в мире Пашки назвали бы «страшилками» — рассказы о Шепчущем лесе и Мече Света, о страшном колдуне Мельнике — и умел их рассказывать так, что даже Эйнор как–то притихал, и становилось видно, что рыцарю не так уж много лет… Пашка тоже потихоньку начал рассказывать разное. Он для себя всё–таки выстроил легенду, что родом с очень далёкого востока, где про здешние дела и слыхом не слыхивали… ну и тут, соответственно, тоже про тамошние места не знают. Ни Эйнор, ни Фередир не расспрашивали особо больше, как же всё–таки Гарав оказался здесь. Видно, думали, что он, если и вспомнил, то ему не очень–то приятно про это говорить. Зато с удовольствием слушали, например, немного переделанные истории про битвы с монголами. Гараву даже было немного стыдно — чего доброго, попадёт это в здешние серьёзные летописи: вот, мол, какие дела творятся на востоке!..

…В тот вечер Гарав — а точнее, Пашка — обнаглел окончательно, возжелал славы и выдал на привале стихи своего собственного сочинения, которые днём, качаясь в седле, записывал выпрошенным у Эйнора свинцовым карандашиком на у Эйнора же несколько ранее выклянченной бумаге. Восстановив по памяти текст на русском, Гарав тут же стал писать подстрочник — на адунайке русскими буквами — и неожиданно обнаружил, что вполне может соорудить стихи и на этом языке, тем более, что тут обращали внимание не столько на рифму, сколько на ритм. И вот теперь заливался соловьём, сидя возле костра и с удовольствием наблюдая, как спутники — оба — то фыркают, то откровенно хохочут.

— Какая такая «Орда Золотая»?— Большая, быть может, она — аль малая?— Конечно, большая, всю Русь захватила.— Какая ж на свете бывает–то сила!..И вот волненья средь народа:— То хорошо, что помогла погода —Татарин не дошел до нас.В болотах да снегах увяз…— Надолго ль он увяз в болотах?— Нема. Сейчас увяз в заботах.— В Сарае сидя, зубы точит.— От нас он деньги дюже хочет.— Татарин зол. Нас вспомнит скоро…— Эй братцы! Хватит разговоров!..…Стоял мужик. Рука в бока.Был пьян чуть–чуть — совсем слегка.Особо ростом не высок.И не сказать, чтобы качок…Одет… ну, скажем, небогато.Но что–то было в нем, ребята.Стряхнул он наземь что–то с плечИ двинул вот такую речь:— Нашли чего — Орды бояться!Славяне! Хватит придуряться!Боимся шведов и тевтонцев,Боимся, что не встанет солнце,Что черти мир захватят весь,Что дней в неделе будет шесть,Что вступим мы в Евросоюз,Что во всю рожу вскочит флюс,Что пиво кончится на свете —Всего боимся, прям как дети.Че там? Какие–то татары —Да мы порвем их без базара!В прошедший год — совсем недавно.Мы обломали чурок славно.Казань мы рвали до зари…— Эй ты, мужик! Ты! Не ори!…Имеешь ты задать вопрос?С чего я волосом оброс?!— Сам волосат ты, как лешак…Меня ты помнишь?.. Сам дурак!Народ родной брех услыхал,Народ тут репу почесал:— Братва! Да это же Петруха!..— А где ж он был?..— Ни сном не духом!..— Да, это я, что, не узнали?А ведь недавно провожали.— Ну да! Конечно! Помним мы!— Вас не видали две зимы!— На стругах, две весны назадВы плыли драть татарам зад!— Мы думали, что вы с концами!Глядите–ка, вернулись сами!— Да нет, народ. Один вернулся… —Тут наш герой чуть–чуть запнулся.И, посмотрев поверх голов,С других рассказ он начал слов:— Стоим мы тут, а они там.Татарин едет, видно — хан:Немытый, страшный, как Хсанкор!Аж в дрожь бросает до сих пор!Подъехал стороны на край,Послать стрелой в татарский рай?Собачий сын — Кадум БайдаСказал нам: — Слушайте сюда!Урус всегда великий воин,Дружить с монголом он достоин.Ты удаль показал свою —Вы победили нас в бою.Мы щедрость вам свою покажемИ доброту свою докажем.Урус с татаром — друг навеки.Мы братья, люди–человеки!..Но наши парни — не придурки:— Мы знаем, кто и что за урки.Татар нам брат? Глядите сами:Мой дом поджёг, чтоб пламяЕму обзор весь осветило.Схватил он девку…Отрезал серьги ей с ушами.Ее саму в огонь метнул…«Кто враг, кто друг…»Ну, ты загнул!— Упал татарин, видно, с печки,Ведь мы для них не человечки,Не люди даже и не звери.— Татарин врет?— Пошли проверим…— Не надо. Может мы домой?Какой домой?! Там пир горой!И вот спустя пустяшно время.На пир зовет нас вражье племя.Идем мы к ним во всеоружье:Бухло бухлом — на время дружим!Так вот, на самом прям к ним входеПри всем честном (и нет) народеКакой–то бешеный старикПисклявым визгом поднял крик:— Урус, ты нас не уважаешь?!Друзья мы все! Ты понимаешь?!Зачем тебе на пире лук?!Ведь я тебе не враг, а друг!Оружье сдайте в гардероб!..— Ты че, загнать нас хочешь в гроб?! —Вскричал наш воин говорливый,Потом рванул еще ретивей:— Чем резать будем мы там мясо?!И мы с ножами знаем пляски!Нам без ножей на пир нельзя,Какие мы, потом, друзья?!Татарин, фактами убитый.Глаза со страху чуть закрыты:— Ножи вам можно — меч нельзя.И это факты без бузья!Веселье хряк как рылом стер…Но вот зашли мы все в шатер:— Аллах! ХСАНКОР! Иегова! Кришна!— Все это нам? Ну, очень пышно!Бухло и закусь, ананасы.Потом натырим балабасов!Сейчас братаемся и дружим,Ну, в общем: не особо тужим.Проходит час, потом другой,(Бухи. Не шевельнешь ногой)И вот, средь пьяной тишиныКрадется к нам через спиныКадум с ножом наперевесТак тихо, как медведь сквозь лес.Он думает, что мы–то спим…Ну нет уж, хрена — мы ВСЕ бдим!— Алярм!!! Измена! Хэнде хох!Кидай перо татарский лох!Кадум несильно испужался(Но обоссаться обоссался):— Коли урусов! Режь собак!Мы им припомним: «Кто дурак!»А мы:— Ножи, братва, наизготовку! —Покажем им свою сноровку!— Щас так дадим мы вам просраться,Что не успеешь испугаться!Но вот всех сторон шатра.На нас поперла шантрапа!Один к пяти. Они в оружье.— Ну ладно суки! Щас подружим!..— А что же дальше с вами было?— Нас половину всех убилоНо мы прорвалися, ребята!И побежали, как когда–то…От страшной тьма спасла нас смерти.Вы в том мне на слово поверьте…Татар хотели мы обуть,А получилась просто Жуть….Татарин — подлый, низкий гадЛюбой победе подлой рад!А мы их побеждали с честьюКак витязи в старинных песнях.Не трусьте братья, чурки плохи,А в одиночку вовсе лохи!Росточком — метр пятьдесятДавить их надо, как цыплят! [43]

— Тихо, — вдруг сказал Эйнор. Только что он смеялся — и вдруг, не переставая посмеиваться, ухитрился одновременно произнести это. — Орки.