Александр Прозоров - Золото мертвых

– Сам такой, – ответил ему Андрей и повернулся спиной, перекинув саблю вперед. Здесь, между высокими домами, постоянно царила тень, было прохладно и приятно влажно. Хорошо жить на острове, особенно в зной.

– Ужели сам князь Сакульский пожаловал?!

Распахнулась дверь, и на крыльцо вышел тридцатилетний мушкетер со страниц романов Дюма: причесанная клинышком борода, тонкие усики, широкополая шляпа, на ногах – сапоги с ботфортами, на плечах, поверх атласной рубахи, – облегающий короткий суконный казакин[26 – Казаки и – короткий кафтан, шитый в талию, со сборками на спине.], отороченный соболем на вороте и обшлагах. Видать, жизнь на датской границе и общение с западными торговыми гостями изрядно изменили вкусы боярина. А может, просто собирался верхом на охоту куда-нибудь на болото, да нежданный гость развлечению помешал.

– Проходи, княже, мой дом – твой дом. Максимка, вели бургундского две бутылки принести, пряженцев, рыбы красной. Проходи, князь, рассказывай. Как супруга, как дети, как отец с матушкой поживают?

Последней фразой воевода выдал себя с головой. О своем госте он не знал ничего. Хотя, конечно, дежурный вежливый вопрос подходил к большинству взрослых посетителей.

– Благодарю, Афанасий Семенович, неплохо пока дети поживают. Первенца где-то в августе с супругой ожидаем.

– Наслышан, наслышан, – ничуть не смутился хозяин, пропуская Андрея в подозрительно маленькую трапезную. Видимо, специально предназначенную для разговоров с гостями с глазу на глаз. Здесь уже стояли кубки, бутылки, блюда с пряженцами, порезанной толстыми ломтями рыбой, миски с грибами и капустой – не квашеной, а свежей, мелко порубленной и сдобренной лимонной мякотью. – Наезжал несколько лет назад к нам князь Юрий Друцкий, с родичами свенскими встречался. Первый день, сказывали, весело гуляли, а на второй двор постоялый сожгли.

«Ай да родич! – мысленно восхитился Юрием Семеновичем Зверев. – Не ожидал! А по виду – такой благообразный старикашка…»

– Надеюсь, боярин, меня ты в таком буйстве не подозреваешь? – вытер несуществующие усы Андрей. – У меня путь еще долгий, мне шуметь рано.

– Ну, что ты, княже, – усевшись напротив Зверева, разлил вино воевода. – Кабы люди твои все вместе собрались, а то ведь по разным харчевням гуляют. Выпьем, княже. За здоровье князя Друцкого выпьем!

Осушив кубок, Андрей наколол ножом кусок рыбы, забросил в рот.

– Что-то ты с саблей по улицам ходишь, княже, – поинтересовался боярин Бегебин. – Чай, не в походе, не на службе. У нас не Европа, где кого ни попадя на улицах режут, опасаться нечего.

– Именно в походе я, Афанасий Семенович, – улыбнулся Зверев. – Службу государю хочу добрую сослужить. Давай выпьем за государя нашего славного, Иоанна Васильевича!

Против этого воевода возражать не стал и тут же наполнил кубки по новой:

– Так как хлопоты твои, княже, как дела в княжестве, как погода, как урожай?

– Да Бог миловал, заморозков в начале лета не случилось. Дождей вот только мало. Ну, да лучше зной, чем заморозок. После засухи хоть что-то, да остается. Воды вокруг в достатке, что-то и полить можно. А вот после мороза – и поливать нечего.

– Стало быть, в достатке ныне осенью останешься, княже?

– Так точно, – с усмешкой согласился Зверев. – Этой осенью я останусь в достатке.

– Рад за тебя, князь, – откинулся на стену за спиной воевода, – бо сказывали мне, что в княжестве Сакульском запустение полное, людишек и полусотни не наберется, пашни захирели, деревни пустуют, а холопов на службу государеву с княжества князь Друцкий уж много лет выставляет, не то с тамошних оброков и одного воина не снарядить.

– Удивительная осведомленность, боярин. – Зверев вытер нож о хлеб и убрал. – Однако же мое княжество – это мои хлопоты. И пока полcта людей на службу ратную выходят, никому более до него дела нет.

– Как сказать, княже, как сказать, – покачал головой воевода. – А ответь мне, друг любезный, как с нищего имения такого ты смог не токмо корабль знатный снарядить, но и два полных сундука с серебром собрать, и куда ты со всем этим добром через рубежи русские путь держишь?

– Сдается мне, Афанасий Семенович, не знаешь ты, с кем речи свои ведешь, – хлопнул ладонями по столу Зверев. – Я – урожденный боярин Лисьин, сын Василия Лисьина, князь Сакульский по праву владения и близкий родич через жену свою и друг князей Друцких, побратим Ивана Кошкина, дьяка Разбойного приказа, слуга честный государя нашего. Ты думаешь, перстень я один от нищеты ношу? Нет, потому я его ношу, что не в лавке купил, а от Иоанна Васильевича, государя нашего, из его царских рук за службу особую получил и в знак личного его расположения!

– Уж не пытаешься ли ты меня испугать, княже?! – вскочил Бегебин.

– Именно это я и делаю, Афанасий Семенович, – опершись подбородком на поставленные руки, наклонился вперед Андрей. – Коли мне не лень будет царю нашему пожаловаться, что воевода корельский мне досаждать начал, то тебя, боярин, мыслю, враз в имение твое без почестей и наград отошлют. А коли о том же побратиму боярину Ивану Кошкину отпишу, то государь о тебе лишь тогда узнает, как грамоту судебную подписывать станет. О том, как воевода некий с дыбы поведать соизволил, отчего в его воеводстве бояре служилые от холопов приказы выслушивать должны, и чем он за тот произвол наказан. Али ты мыслишь, я тут бесследно сгинуть могу и никто о том не услышит? Так вот, подумай, Афанасий Семенович, да и скажи мне ласково: есть ли тебе дело до того, сколько серебра у меня в трюмах на ушкуе, али нет тебе той заботы?

Воевода Бегебин сел, и бодрые усики его обвисли, как стрелки барометра в предчувствии погодных неприятностей.

– Славное вино, – пригубил из кубка бургундское Зверев. – Семенов возил?

– Нет, купец Быков, с английского острова.

– Надо будет и мне такого прикупить. На лишнее серебро. – Андрей отставил кубок и понизил голос: – Теперь ответь мне, воевода. Шалят ли разбойники вокруг города твоего? Спокойно ли на озерах и протоках? Не исчезают ли суда торговые, не терпят ли убытка путники?

– Ах, вот оно о чем забота, князь Андрей Васильевич! – Хмурое лицо воеводы осветилось пониманием, усики пошли вверх, а в глазах появился задорный блеск. – Вот оно! Никак до самой Москвы слухи о Борюське Озерном дошли? Да, каюсь, замучил нас совсем тать проклятый. Что ни седмица, то чалку сгоревшую купцы заметят, али смерда увечного на берегу подберут, али тела всплывут людей загубленных. Два раза я, князь, бояр окрестных исполчал, вдоль путей торных плавал, стоянки разбойничьи искал и людей своих в дозоры отправлял на лодках. Да поди найди его, проклятущего! От нас до свенов этих озер лесных – не счесть, да все, почитай, протоками соединяются. Тут всей ратью земли русской искать, и то за год все речушки не обыщешь. Воды больше, нежели земли, княже. Вот те крест, куда ни повернешь через лес любой, а за пару часов к озеру какому-никакому да выйдешь. Городов – токмо Корела моя, да Тиверск в ста с лишним верстах. Деревень еще с десяток наберется. Выборг – он вовсе на той стороне. Как тут шайку Борюськи найдешь? Тут армию целую сто лет прятать можно! Да еще соглядатаи у него, душегуба, тут наверняка имеются. Как супротив него поход затею – враз доносят. Вот он и прячется.