Лис Арден - Алмаз темной крови. Песни Драконов

— Ну и местечко!.. — Ни к кому, в сущности, не обращаясь, сказал он. — Ты говоришь, она тут часто бывала? Ну и дела… Если б я еще на пару минут задержался, меня б разорвало. Не по моим силам такое место. — Но она здесь была, — торопясь, продолжил Арколь. — И не так давно. Дней десять назад. А ушла будто не одна… Нет-нет! — увидев взгляд эльфа, Арколь поспешил оговориться. — Нет, не с эльфами. Мне сказали… что ей указывали путь в безопасное место.

— Постой-ка, мэтр. — Сыч недоверчиво прервал Арколя. — Кто это тебе сказал?

— Не знаю, — смутился маг. — Не те у меня пока возможности, чтобы такие места как книгу читать. Что смог, сделал.

— И где же это безопасное место? Кругом лес… Она и суток бы тут не продержалась. А если и продержалась… куда ей идти? Куда?!..

— Постой. Если мы примем за правду, то, что удалось прочитать Арколю — а иного выбора у нас нет — то единственное знакомое Амариллис место в здешних краях — это Серебряные Ключи.

— Да?! Я помню, какую ты привез ее из этих Ключей. В чем только жизнь держалась! Думаешь, ей снова захочется такого гостеприимства?

— Не скажу, что она вспоминала о нем часто и с любовью, но там есть человек, желающий ей добра и способный защитить ее. Арчеш Мираваль. А больше ей некуда идти, Сыч. Больше некуда.

— Ну, как скажешь. — Сыч махнул рукой. — Вы как знаете, а я домой… попрощаться. Один. — Предупредил он.

— Мы будем ждать здесь. Сколько нужно.

Сыч оставил друзей; он с трудом держался в седле, сильно сгорбившись, опустив повод почти до земли. Казалось, и силы, и грубоватое жизнелюбие, и стойкость — все разом покинуло его. Одно присутствие прежнего Сыча заставляло пламя веселее плясать и вселяло уверенность даже в самых слабых и уставших, а нынешний… от него веяло угрюмой безнадежностью. Сыч остался один как перст, ни дома, ни семьи — только где-то в дальних краях старший сын, Скирнир. Где те двери, что распахивались навстречу ему?.. Кто встретит его усталого после дальней дороги, кто постелет ему ложе?.. Судьбе было угодно распорядиться так, что побратимы так печально сравнялись — одинокие, бездомные скитальцы, и у обоих тяжкий груз на душе.

Арколь и Хэлдар расседлали коней, пустили их свободно пастись, сами присели на опушке, на прогретом солнцем, поросшем серебристым сухим мхом пригорке. Дувший с утра ветерок натянул на небо тучи, похожие на рваные серые тряпки, и посыпал мелкий дождь.

— Это я виноват. — Арколь поплотнее запахнул плащ, прислонился спиной к стволу сосны.

— Даже так? И Ледяную Птицу тоже ты отправил? Не наговаривай на себя, Арколь…

— Я должен был предусмотреть, что этот путь, будь он неладен, неуправляем! Сколько он у нас времени сожрал!

— Быстрее мы бы не успели, — эльф покачал головой, — да и что теперь гадать. Все уже свершилось.

Ближе к вечеру они продолжили свой путь — почти без надежды, обессилевшие и разбитые. У всех троих на лицах застыло выражение безнадежной решимости, и только Арколь, самый молодой из них, иногда не справлялся с горем и намеренно отставал от спутников, чтобы они не заметили его слез. Они продвигались очень медленно; на юг, узкими лесными дорогами, и не раз эльф замечал следы отряда всадников — сами того не зная, они почти повторяли тот путь, которым не так давно проходил Геран. Не то, чтобы не спешили; желание успеть отпустило их, словно кто-то ясно дал понять — спешить более некуда. На исходе пятого дня пути одайнские леса закончились и путники оказались совсем рядом с поместьем Миравалей.

Всю последнюю ночь пути шел дождь, крупный, частый, не слишком теплый; им, остановившимся на ночлег уже затемно, между невысокими всхолмьями, поросшими пустыми ажурными кустиками черники, спрятаться от него было негде, поскольку сосны от дождя защищали плохо, а сооружать какое-то убежище не было ни сил, ни охоты. Они попросту продремали всю ночь, сидя у постоянно потухавшего костра, закутавшись в плащи, надвинув капюшоны по подбородки. К утру дождь приутих, но солнце так и не вышло, несмотря на разгулявшийся ветер. С деревьев капало, мох под ногами так разбух, что следы коней мгновенно наполнялись водой. В лесу было тихо, вся живность попряталась по норам, кому же охота по такой сырости разгуливать, только какая-то птица изредка подавала голос — и в нем слышались недоумение и тоска, мол, что ж это мне одной не спится, что за несправедливость такая.

— Сова терпеть не могла такую погоду… и время это тоже не любила. — Сыч стер с лица капли, оброненные отяжелевшей сосновой веткой. — Любила лето, чистое и солнечное.

Это был первый раз за четыре дня, когда орк заговорил о погибших. Все это время он молчал, изредка нехотя высказываясь, все больше по пустякам. Молчал и эльф. Да и Арколь не рисковал, слишком плохо голос ему повиновался. Весь их путь был похож на погребальное шествие, в полном молчании, с опущенными головами.

— Она любила то, что было ей сродни, — отозвался эльф. — Я никогда не забуду, как увидел ее впервые: приехал навестить тебя, как всегда, ото всех прячась. А она из сада шла… увидела меня, глазищами своими желтыми уставилась и думает — верить им или нет.

Сыч усмехнулся.

— Ты видно не счел нужным предупредить ее, каких я кровей. На мое счастье, ты следом шел, а не то я бы так легко не отделался. — И, глядя на Арколя, Хэлдар пояснил: — Она мне в голову полную корзину ягод швырнула…

— Из тебя впору было варенье варить… — фыркнул Сыч. — Помню, застыл ты в седле как истукан, все лицо в черно-красных пятнах, а потом спустился осторожно так и говоришь…

— Хорошо, что вы не яблоки собирали… — Вспомнил эльф и улыбнулся.

— Ты не переживай так за меня, мэтр Арколь, — Сыч дотянулся до плеча мага и хлопнул по нему тяжелой, мокрой ладонью. — Думаешь, я не заметил, как ты все подколдовать что-то пытаешься, горе мое утолить. Ничего, жить буду. В счастье — это вряд ли, а в остальном… Цель у меня есть, найдутся и средства. Так что руки на себя накладывать пока погожу. За четыре жизни сперва взыскать надо. Да и за ним вот проследить не помешает, — и орк кивнул на эльфа. — Как бы он первый от позора топиться не пошел.

— Ну, не так скоро, — возразил эльф. — Наши с тобой цели не сильно разнятся. Сделаем, что сможем, а то и сверх того, не так ли, брат?

К Серебряным Ключам подъехали еще засветло; молочно-серый свет, пробивающийся сквозь иссякшие тучи, окрасил все вокруг в какие-то призрачные, тоскливые цвета. Сад старика Мираваля, промокший, ошалевший от чрезмерного количества воды как пьяница от нежданной и обильной выпивки, встретил их тишиной, редким кап-кап на дорожку с потревоженной ветки. В промозглом оцепенении застыли деревья, решетки куртин казались скелетами, с нелепой игривостью украсившими себя побегами плюща. Все цветы или плотно закрылись, или уронили мокро-пушистые головки наземь. Высокие, статные георгины тоже выглядели не лучшим образом: они явно перебрали дождевой воды, и теперь клонили свои яркие соцветья к земле, покачиваясь и тяжко вздыхая.