Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

Будь на моем месте кто-то другой, кровь бы уже давно живописно растекалась по полу. Я заходила в кроличью нору так глубоко, что уже не видела света.

Пашка смотрела прямо, она не собиралась облегчать очередной переход, пусть он и свершается внутри меня. Седой стоял за спиной, не торопил, не уговаривал, не подталкивал.

Я выбросила руку вперед не думая. Резкий колющий удар от себя. Обоюдоострый нож вошел в живот явиди справа. Пашка не выдала боли ни звуком, ни движением, лишь двойные ромбы зрачков сузились.

— Тарелку, — скомандовал Кирилл.

Мне тут же подали глубокое блюдо из расписанной по краям керамики.

— Предпочитаю печень. Если нажмешь чуть сильнее, как раз достанешь, — повернулся ко мне Седой.

Но я не могла шевельнуться. Стояла, смотрела, а по щекам текли слезы.

— Отстань от нее, — вмешалась Прекрасная.

— Маленький кусочек, — Кирилл свел большой и указательный пальцы.

Я выдернула нож, лезвие громко звякнуло и свалилось в подставленное блюдо, окрасив его белое нутро в красный свет.

— Жаль, — Седой дотронулся до лезвия, — но не все сразу. — Улыбаясь, он рассматривал оставшуюся на пальцах кровь, а потом лизнул их. Неприличный, не подходящий мужчине жест. — Я могу и сам.

Ладонью, прикосновения которой я так хорошо знала, он провел по шее явиди, откидывая хвост темных волос с плеча. Но смотрел при этом не на змею, его прозрачные глаза не отрывались от моих. Он улыбнулся и склонился к ее груди. От первого же прикосновения Пашка вздрогнула и застонала. Не от удовольствия. От боли. Ее коже он дарил не ласку, он рвал ее зубами, вгрызаясь во вздрагивающее тело.

Вилка, которую я так и не решилась применить, упала на пол. Пашка закричала. Перед глазами все поплыло. Седой оторвался от змеи, полные губы, с которых так и не сошла улыбка, были красны от крови, она текла по подбородку, пачкая светло-серую рубашку.

— Не печень, но тоже вполне. — Он небрежно взмахнул рукой. — Можешь идти. — Его голова опять склонилась к ране на груди. На этот раз я услышала треск кости. Глаза явиди закрылись, и она повисла на перекладине, которую Прекрасная назвала рапирой.

Я выбежала в коридор и бессильно прислонилась лбом к прохладной стене.

— Прости, — услышала я через минуту, — мы хотели не этого.

Я не стала поднимать голову, и так зная, кто последовал за мной из обеденного зала.

— Седой не изменится, — она вздохнула, — он демон.

В голосе Тамарии слышалось убийственное сочувствие. Я в нем не нуждалась. Мой выбор — моя ответственность, и я не позволю никому низвести его до уровня банальных сожалений и обвинений в адрес бесчеловечности Кирилла.

— Ты тоже.

— Я не рву подданных на куски. Сейчас не голодные годы эпохи истребления. Еды вокруг достаточно.

Я подняла голову и засмеялась смехом, который больше походил на плач. Развернулась, закрывая лицо руками, и глухо спросила:

— Чего вам от меня надо?

— Помоги заключить мир.

Я начала сомневаться в правдивости происходящего.

— Ты поймешь, — ее серые глаза оставались серьезными, девушка протянула руку, но, видя как я напряглась, уронила ее обратно, — не сейчас, но поймешь. Я прошу об одном: попробуй, и ты узнаешь, как много может зависеть от одного человека.

— Это бессмысленный разговор. — Я отвернулась и попросила: — Не впутывайте меня в свои разборки.

Я хотела уйти как можно дальше от этого места. От демонов и их слов, которые ничего не значат. Сейчас я не чувствовала в себе сил смотреть им в глаза и видеть улыбки. «Не все сразу» — как сказал Кирилл. Тамария отступила.

Переходы сменялись коридорами, залами, арками и крытыми галереями, с прозрачных крыш которых ветер сметал падающие снежинки. Пока я лежала в постели, наступила зима. Новый год. Очередной отрезок по внешнему кругу пройден.

Я шла по графитовым коридорам без цели, без смысла. Движение ради движения. Мысли то и дело возвращались к произошедшему на ужине. Воспоминания вставали в глазах яркими картинками. Я не гнала их, понимая, надо пережить это. Принять. Запах крови, стук капель, хрипы мужчины, крик явиди, угодливо подставленное блюдо, слова Седого, его красные губы — отныне это мое. Я прокручивала ужин снова и снова, пока не затошнило, пока от повторения картинка не утратила глубину и не превратилась в двухмерное изображение, в картинку, яркую и болезненную. А когда это произошло, закрыла глаза и отпустила. Это было. Я это сделала. Все. Точка. Никаких обсуждений, мученичества и предположений на тему «что могло бы быть, если бы…». Никаких сожалений. Констатация факта.

С каждым разом становилось легче. Сколько ступеней пройдено. Я видела, как льется кровь, как уходит жизнь, я держала в руках оружие, я дралась, забирала жизнь и нежизнь и теперь пролила кровь друга. Я не питала иллюзий: измениться в один час невозможно, но первые шаги сделаны, боль и стыд от совершенного чуть притупились. Я могла дышать, слезы высохли. Да, я смогу с этим жить. Наверное.

Эмоции отступили на второй план, на смену им пришли вопросы. В чем так рьяно пыталась меня уверить младшая Прекрасная? В том, что она не ест людей и нелюдей? Трижды ха-ха. Тому лейтенанту пусть доказывает, что приняла вегетарианство. Кирилл, в отличие от нее, никогда не пытался казаться чем-то лучшим, белым и пушистым.

Незаметно для себя я дошла до выхода во внутренний двор. Слишком много дней я провела взаперти. Хотелось ощутить на коже ветер, влагу растаявших снежинок, вдохнуть свежий морозный воздух.

Машин на парковке было немного, карет и того меньше, лошади пофыркивали в стойлах и выбираться в холодную ночь совсем не собирались. Некоторые автомобили основательно засыпало снегом. Другие, судя по следам, вернулись в автопарк недавно, и их еще не успели перегнать под крышу.

Около одной из таких, грязно-белой «девятки», крутились двое «не совсем людей» в коротких куртках на овечьем меху и с зеркально лысыми черепами. Один высок, широк и силен, одежда чуть не лопалась на плечах от каждого движения. Второй — ничем не примечательный мужчина среднего роста и сложения, если бы не чересчур длинные, до колен, руки с узловатыми пальцами. Его череп был лыс, непропорционально вытянут и покрыт под серой кожей бугристыми шишкообразными наростами, челюсть вечно недовольного существа выдвинута вперед.

Первый точно был ботаром, совсем недавно я «не видела» это создание в реальности, навеянной исполнителем желаний. Чувство дежавю усилилось, когда я поняла, что примитивная нечисть, не способная управлять техникой, все же ею управляет. Джинн никого не придумывал, визирг в раздутом теле ботара на самом деле служил у Седого, он скопировал реальность. Рецепт хорошего обмана прост и не менялся с годами: в большую бочку лжи добавь ложку правды, и блюдо пойдет на ура, еще и тарелку оближут.