Удача колес (Колеса удачи) - Робин Хобб
Вандиен выглядел плохо. Он раскачивался вместе с фургоном, и лицо у него было мертвое. Она распахнула дверцу кабинкии, сняла с крючка бурдюк с вином и протянула ему. В нем было дешевое вино, годное только для того, чтобы смыть дорожную пыль с пересохшего горла.
— Выпей немного, — сказала она ему, и он бездумно подчинился. Она оставила его держать бурдюк и глупо раскачиваться при каждом толчке фургона; если он будет выглядеть пьяным, возможно, охранник не остановит их для допроса. А пока ей нужно было найти укрытие для них и фургона и дать время улечься суматохе в гостинице.
Несколько часов она провела в захудалой лавчонке колесника на дальнем конце города, торгуясь за смазку для осей, крепежные штифты и другие тривиальных принадлежности. Мужчина не возражал против того, чтобы заработать денег, и ее фургон был почти незаметен на его дворе, полном гниющих остовов других фургонов и оснастки. Вандиен остался сидеть, потягивая прокисшее вино и уставившись на свои руки. Ки оставила его в покое. Она не могла придумать, что бы она могла для него сделать. Ему нужно было обдумать то, что произошло. Было трудно оставить его в покое, но он должен был сам разобраться в смерти Келлича. Она пыталась занять себя и и колесника мелкой болтовней.
Ранний вечер принес мягкую, всепрощающую темноту и малоиспользуемую северную дорогу, которая выведет их из города. По крайней мере, так заверил ее лавочник; она надеялась, что он прав. Это не было редкостью, когда люди мало знали о дорогах, ведущих прочь от городов, в которых они родились и выросли.
Лошади время от времени фыркали, жалуясь на темную дорогу и раздражающие колеи, которые крошились под их тяжелыми копытами, но Ки заставляла их двигаться в том же темпе. Город остался позади, а затем и возделанные поля. Они наконец въехали на бесконечную зыбь прерии. Вандиен все еще молчал. Она придвинулась к нему на сиденье. Обхватив его одной рукой за талию, она крепко прижала его к себе. Он внезапно вздохнул и обнял ее за плечи. Она не возражала против его веса. Повернув голову, она поцеловала его в заросшую щетиной щеку. Она ждала.
— Ки, — сказал он и остановился. Долгое время он ничего не говорил. Она провела рукой по его спине, потерла напряженные мышцы на затылке. Он не расслаблялся.
— Он был одним из лучших фехтовальщиков, с которыми я когда-либо сталкивался. — Она кивнула в темноту.
— Я думаю, мы могли бы стать друзьями.
Она снова кивнула.
— О, боги! — внезапно воскликнул он. — Я убил этого мальчика!
— Ты не хотел, — прошептала она. Она отпустила поводья, чтобы удержать его, и упряжка, предоставленная самой себе, немедленно остановилась. Вокруг них была только пустая ночь, стрекотание насекомых и запах земли, на которую оседала роса. Ки обняла его, желая, чтобы он заплакал или выругался, что угодно, только не сгорбился и не держал свою боль внутри. Она провела руками вверх и вниз по его спине, затем внезапно обняла его и яростно поцеловала в щеку, пытаясь заставить его чувствовать себя менее одиноким.
Он перехватил ее запястья и мягко отстранил от себя.
— Лошадей нужно распрячь.
— Да. А я разведу костер. Ты почувствуешь себя лучше, когда выпьешь чашку чая и что-нибудь поешь. — ее собственные слова звучали бессмысленно, но это было все, что она смогла выдавить. Она позволила ему распрячь упряжку, пока сама собирала солому, сучья и ветки, чтобы развести костер. Маленький огонек в темноте ободрял; он придавал ей смелости. Она наполнила чайник из бочки и поставила его над огнем, затем взобралась на подножку фургона, чтобы взять новый пакетик чая.
В фургоне было темно, и она нащупала кровать, куда ранее бросила пакет с чаем. Что-то теплое шевельнулось у нее под руками.
— Ки? Мы наконец остановились?
Она, спотыкаясь, скатилась по ступенькам, убегая, как будто столкнулась с кошмаром. Козел последовал за ней, протирая глаза и моргая после долгого сна. Она не могла издать ни звука, могла только смотреть на него. Она не помнила, чтобы думала о нем с тех пор, как они покинули Текум, но теперь она знала, что часть ее сознательно решила оставить мальчика. Та же самая часть пришла в ужас и ярость, когда увидела, как он выходит из фургона. Он подошел к огню, протягивая к нему руки.
— БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ!
Боль в голосе Вандиена была сильнее, чем гнев, который заморозил ее на то мгновение, которое потребовалось ему, чтобы добраться до мальчика. Козел упал, и руки Вандиена сжали его горло прежде, чем она успела дотянуться до них. Глупые подробности отпечатались в ее сознании, когда она бросилась в драку: порез на предплечье Вандиена открылся и темнел в свете костра; Козел не сменил рубашку, и под мышками у него были большие кольца пота; что мальчик был похож на умирающего грызуна, когда его оттянутые губы обнажили длинные желтые зубы. Затем она оказалась в эпицентре событий, прижавшись плечом к груди Вандиена и поднявшись, уперлась коленями в грудь Козла, стаскивая с него мужчину, а затем вскочила, чтобы обнять Вандиена, когда Козел с воем помчался в укрытие фургона. Вандиен с проклятием отшвырнул ее и бросился за мальчиком, но тот уже захлопнул дверь. Она услышала глухой удар, а затем звон перевернутых кастрюль, когда он наваливал на нее все подряд. Вандиен повернулся к другой двери, но она добралась до сиденья раньше него. Она сидела спиной к другой двери кабинки и смотрела на него сверху вниз.
— Не надо! — предупредила она его, когда он начал
