Генри Олди - Маг в законе. Том 2

Он, Дух Закона.

Вот беда: думаешь – "Дух Закона", убеждаешь себя – "Дух Закона"! ан выходит все одно по-старому – "человек"…

Человек вдруг успокоился. Даже улыбаться стал.

– Они, значит, учили? – спрашивает. – А вы, значит, учились? Ну-ка, ну-ка, давайте присмотримся…

Ногой прелую хвою раскидал, местечко расчистил.

Подобрал воробьиное перышко.

– Вот, – бурчит под нос, – вот! это пускай будешь ты, умник…

Вылетело перышко из пальцев, кружится, пляшет, опускается наземь. Летело пером, опустилось Федькой. Ма-аленьким таким Федькой, смешным. Большой Федька прямо не удержался – хмыкнул весело. Ишь, глупый Дух (сложилось! наконец! не человек – Дух!..), нашел, чем удивить магов в Законе.

Карта, пусть чистая – вот она, в руке.

Это вам не перышко.

Поиграй, дружок, напоследок, прежде чем распрощаемся.

А Федор-маленький забегал туда-сюда, пыль вокруг взметнул. Осела пыль столиками, деревьями, людскими фигурками: вон профессорша, вон Илья Семенович, дальше Княгиня с мандолиной. Струны перебирает, на лице – покой, тишина. И поет Федор-маленький, приспустив веки:

– …я – призрак забытого замка.Хранитель закрытого зала.На мраморе плит, в тишине нерожденного слова,Храню я остатки былого,Останки былого…

Кольнуло тут Федора-большого в самое сердце. Иглой; навылет. Откуда боль? откуда игла? кто знает… Самого себя со стороны увидеть – не шутка, да только в этой ли шутке дело? Гляди, маг, гляди внимательней: вот ты, вот Княгиня – крестная, наставница… вот ты поешь, она играет… ты – поешь… она – играет…

Откуда – игла?!

Откуда – паутина?! Тянутся нити меж маленькими Федькой да Рашкой, вяжут… связывают… из двоих одного делают…

…тело вжимается в тело. Раз за разом, прибоем – в скалы.

И чувствует новый Федор, без возраста, без стыда – меняется. Словно каждое соприкосновение обтесывает его под Княгиню: хрупкими стали плечи, длиннее – пальцы, вот синяя жилка пробилась на шее…

Где мужчина?

Где женщина?

Некто сам себя любит.

Некто?.. никто.

– Плохо видно? – спросил Дух. – Ну что ж, смотри иначе…

Другое перышко с неба пало. Другая Княгиня рядом с первой образовалась. Рояль перед ней – белый, лаковый. Бегают нервные пальцы по клавишам, ласкают, бередят; приспустила Рашель трепетные веки, головой качает, поет:

– Я Вам не снилась никогда.Зачем же лгать? – я это знаю.И с тихой нежностью внимаюРешенью Вашего суда…

Она-то поет, а Дух подпевает ехидно, мерзавец:

– Тидли-там, тидли-тут,Потерявши, хрен найдут!..

Охнул Федор-большой. Потому охнул, что увидел до конца. Потому что припев песенки дурацкой будто взгляд ему слезой промыл. Где Княгиня, где Федор?! – похожи, пуще матери с сыном… Интонации, манера, глаза одинаково жмурят, в конце фраз придыхание одинаковое. Разве что Федор пожестче будет, и еще: не любит Рашель с ритмом играться, ровней у нее стих выходит.

– Ровней? – проклятый Дух словно мысли подслушал. – А если так?

Падают сверху перышки.

Опускаются людьми.

Теми, которые крылья… которые за плечами.

Вот: играет на клавикорде Фира-Кокотка. Вот: развеселившись, сбив ермолку на затылок, распевает "А клейничкер винтелэ"[15] Абраша-Веронец. Вот: Ефрем Жемчужный приник к гитаре, оглашая ночное небо над табором – «Да ту, мри тэрны хуланы, подэка бахтало дэстой!»[16] Вот: замирает зал, внимая тенору-гиганту во фраке. Вот: бродячий лирник, мальчишка-флейтист…

Холодно Федору-большому. Зябко. Страшно смотреть; страшно слушать. От всех по кусочку живому оторвать, в кучу собрать, ладонями сбить воедино – что из чужого-живого получится?

Оттого и страшно Федору, что уже знает он – что.

Уже получилось.

– А я? я где?!

Губы сами шепчут, сами дышат: "Где – Я?! скажите?!"

Дух Закона совсем рядом встал. Не за плечом, не – крылом, а просто так.

Ответил грустно:

– А тебя-то и нету, мальчик мой. Не было у тебя таланта к такой магии. Родился ты без него. Значит, без толку сетовать: где ты, только ты и никто больше? С миру по нитке, с бору по сосенке, да чудо-Договором сверху прихлопнуть – вот и весь твой сегодняшний талант. Большой, ан не твой.

– Врешь! врешь, сволочь!

– Если бы… нет тебя, мальчик, в том таланте. Ни капельки.

– Врешь!

Ох, и размахнулся Федор! ох, и ударил! Хоть чуть-чуть, а поделиться болью с ее причинившим! Впрочем, заранее знал: как ни бей, все равно ему, Федьке, стократ больнее выйдет – ибо сыщется ли под небом удар сильнее, чем тот, который мигом раньше пал на буйну голову?

– Получай, жихорь!

Угадал.

От своего же удара по земле покатился. В башке звенит, где-то в небе Акулина причитает, сокрушается; а едва развиднелось, едва перестали багровые мухи роиться – вон он, Дух Закона, рукой подать.

Присел на корточки, встать помогает.

Чуть не плачет:

– Ну, дурак! вот дурак! Говорил же: меня в вас побольше прочих будет, меня бить – себя губить!.. ой, дурак!..

Одна радость у Федьки: пока по земле-матушке катился, все перья воробьиные измял. Всю пыль в пыль растер. Нет больше живых картинок. Маленькая радость, а своя.

Не краденая.

– Тут ты прав, – Дух Закона опять на бревно взгромоздился, мимо Федьки смотрит, моргает. – Эта радость не из краденых. Как ты кричал: "Получай, жихорь!"? – видишь, мальчик, это был ты… Кус-крендельский леший. И когда на нож Петюнечки лупоглазого шел – тоже ты был, подлинный.

– И когда Договор твой заключал?! когда руку – в огонь?!

– И когда Договор. И потом еще – некоторое время. И сейчас; только сейчас тебя в тебе мало. Днем с огнем не сыскать. Знаешь, был один мудрец, все ходил при солнышке с фонарем; "Ищу человека!" горланил. Тебе бы такого мудреца – чтоб походил по Федьке, поискал… вдруг отыщется?

Огляделся Федор вокруг.

Паутина.

Учителя.

Паутина…

– А ты, выходит, здесь главный паук?

Не обиделся Дух Закона:

– А ты? – вопросом на вопрос ответил.

II. АЛЕКСАНДРА-АКУЛИНА или СТАЛА МУХА ПАУКОМ, ПАУКОМ…

Оставайся же с твоими волшебствами

и со множеством чародейств твоих,

которыми ты занималась от юности твоей;

может быть, пособишь себе; может быть, устоишь.

– …А ты, выходит, здесь главный паук?

Не смотрит Федя на Духа, в землю глядит.

Зато я смотрю! пусть он сам глаза отводит! пусть – первый!

Не отвел.

– А ты? – в ответ интересуется. Вроде как у Феди спрашивает, а на деле в мою сторону прищурился.

– Что – я?

– Паук, выходит, тоже. Раз паутину рвать не желаешь.