Георгий Стенкин - Внутренности и внешности Бразилии. Или - Попутчик

Как же это я? А?

Я же – Попутчик. Я же тут – с папой. А я сижу возле этого дурацкого дерева и рассуждаю о том – кто меня первый сожрёт или от чьего укуса я сдохну. И как я тактильно ощущаю рисуемую кем-то реальность, кто подсовывает мне муравья, дикобраза… Наслаждаюсь прохладными струями поднимающегося вверх воздуха и нежностью кожи своей новой подружки-дерева. Инстинктивно открываю для себя этот новый мир, пользуясь именно этим каналом восприятия.

Ага! Вот!

Постепенно!

Но почему-то мне кажется, что я всё уже это знаю. Де-жа-вю? Мистика?

Я же только сегодня прилетел в Бразилию? Ну, я бывал уже в этой стране, в двух или трёх крупных городах, совершал экскурсию по Амазонке, как турист - с группой таких же любопытствующих, слышал много рассказов. Помнится, я даже написал как-то маленький рассказик о колибри, или – о пираньях?

Нужно открывать глаза, найти папу…

А так не хочется…

Что-то он там говорил про обед? Да вроде бы и есть не хочется. Вроде и не пил ничего, от усталости – видимо разморило, а в этом воздухе – какие-то примеси. Скорее всего – галюценогены или просто дурман какой-нибудь обыкновенный. Всё смешалось и перепуталось. Мысли и ощущения, воспоминания и предчувствия, реальность и фантазии…

Нужно вставать.

- Ие-иах!

…

Отца нигде не было. Не было – и мошкары, муравьёв…

Обезьяна какая-то сидела метрах в пяти на дереве, покачивала хвостом и разглядывала меня, будто невесту на выданье.

Позвать отца?

Можно привлечь внимание каких-нибудь хищников. Да и не мог он тут меня бросить. Или – мог?

Наверное, придётся возвращаться обратно в деревню и подождать его там. Мы же – только что вошли в лес. Может – и он там.

Да. Это единственно разумное решение. Вон там – в просветах что-то светлое…

Скорее всего – это и есть выход из леса.

Ну, точно.

Но это…

Но это же – не та деревня!!! Совсем, совсем – не та деревня!!! Как же так?

Я очень хорошо помню, что мы вошли в лес и отец стал снимать одежду, заставил и меня раздеться и посоветовал присесть к «моему» дереву…

И где это я?

Спокойно! Что, отец меня бросил тут? Или – с ним что-то случилось? Нужно бежать за помощью…

Так не бывает…

Может – сегодня, уже совсем не сегодня, а тут – это совсем не тут, а где-нибудь там…

И вообще…

Нет. Или – я всё ещё брежу, под действием «этого» дерева, или – что-то тут не так. Совсем уж – не так…

Тоже мне, «другая реальность». Бразилия…

КАРАРАУКУ.

*Бразильцы, индейцы, туземцы, тупи…

*Звучат мотивы ландума, фанданго. Чередуются изображения страстных индейских танцев…

Хозяином главного дома был тапуйо Кабардосу, а его жена – худощавая и крепкая старая индианка, составляла ему прекрасную пару. Они очень удачно командовали всем тем разношёрстным людом, который собрался в это время в Карарауку.

Карарауку – славилось своими гигантскими пластами глиняных полей. В некоторых местах глина выходила на поверхность, делая воды протекающих рек совсем кровавыми, а иногда на глину наносились слои песка, растительности, и в конце концов – буйно зацветал Лес.

Я насчитал 10-15 семей индейцев, 3 семьи мамелуку, и несколько семей первобытных индейцев с соседних рек, среди которых выделялось семейство шуман. Татуировка вокруг рта, с иссиня черноватым тоном, окаймляла губы и с обеих сторон тянулась по щеке к уху. Довольно впечатляющее зрелище.

У них была дочь, молодая девушка лет 17, настоящая красавица. Цвет ее кожи приближался к смугловатому оттенку женщин-мамелуку, фигура была почти идеальна, а синий рот не обезображивал, но придавал какую-то прелестную законченность ее облику. Шея, запястья и лодыжки были украшены нитками синих бус. Но она была крайне застенчива, никогда не решалась взглянуть в лицо постороннему и ни разу не отходила надолго от отца и матери.

Все они между собой говорили на языке тупи. По всему, видимо – все были совершенно из разных мест Бразилии.

Все какие-то разные. Высокие и маленькие. С совершенно нетипичными для индейцев физиономиями, с острыми подбородками и узким высоким носом, приплюснутые и круглолицые, с огромными ртами, с всевозможными проколами щёк, ноздрей, губ, ушей. Некоторые вставляли в эти проколы различные вещи…

Зрелище было ужасным.

Два десятка хижин, полуземлянок, полушалашей. Внутри – ужасная антисанитария. Когда женщины занимались приготовлением пищи, то внутренности приготовляемой на огне рыбы – валялись на полу, среди остальных женщин и детей. Дети были голые, на женщинах – только грубые юбки. Никакой мебели и посуды. В углах – несколько гамаков для мужчин.

Никаких обычных культурных деревьев и растений. Какой-то – лагерь для беженцев.

…

Праздник был в честь зачатия божьей матери.

Спели литанию, все собрались на ужин вокруг большой циновки, разостланной на ровной площадке вроде террасы перед главным домом.

Ужин:

На первое - большая вареная пирарука, которую специально убили острогой утром.

На второе - тушеная и жареная черепаха, несколько черепах.

На десерт – россыпи маниоковой крупы и бананов.

Покончив с едой, приступили к обильной выпивке, а вскоре вслед за тем перешли к танцам, на которые пригласили и нас с папой. Пили, как и в портовых городках - спирт, нагнанный из маниоковых лепешек.

И…

Танцы – до упаду.

Ландум, фанданго – наиболее пуританские версии известных португальских эротических танцев. Звучало несколько гитар, скрипка. Все веселились. Пантомимы – сменяли ещё более зажигательные танцы, а те танцы – сменяли ещё более двусмысленные пантомимы. Всё шло по накатанной к обыкновенной пьяной оргии с массовыми совокуплениями.

Девушки были очень застенчивыми, но только – до первых порций спасительной кашасы. Но и трезвели они тоже очень быстро. И снова – опрокидывали по стаканчику…

Причём - застенчивость здесь не всегда является атрибутом невинности. Незамужние женщины могут иметь по одному-двум детям от разных отцов. Да и замужние…

После короткого ухаживания…

Охрипший рёв ягуаров, бродящих по джунглям посреди буйного гуляния – вносил только ещё больший накал в буйство плоти и ритуального экстаза.

Тела всё более и более страстно прижимались друг к другу, движения становились абсолютно целенаправленными, стоны и тяжёлое дыхание, переплетение рук и ног, татуировок и колышущейся плоти…

Но, как-то резко все стали трезветь и разбредаться к местам своего ночлега…

…

У мура есть один любопытный обычай - они нюхают сильно раздражающий порошок, сопровождая это особыми церемониями. Порошок называется парика и приготовляется из семян вида инга. Созревшие семена сушат на солнце, толкут в деревянных ступах и хранят в бамбуковых трубках. Когда наступает пора приготовления нюхательного порошка, устраивается многодневная попойка — нечто вроде праздника полурелигиозного характера; бразильцы называют ее куа-рентеной. Начинают индейцы с того, что пьют большое количество каизумы и кашири — перебродивших напитков из разных плодов и маниока, но предпочитают они кашасу (ром), если только могут ее добыть. За короткое время они напиваются почти до бессознательного состояния полу-отравления и тогда начинают нюхать парика. С этой целью, мура разбиваются на пары, и каждый из партнеров, взяв трубку с нюхательным порошком и исполнив какую-то невнятную пантомиму, изо всех сил вдувает содержимое трубки в ноздри своего товарища. Действие порошка на обычно угрюмых и молчаливых дикарей поразительно: они становятся необычайно разговорчивыми, поют, кричат и скачут в самом диком возбуждении. Вскоре наступает реакция, и тогда, чтобы стряхнуть с себя оцепенение, им нужно пить еще и еще; так тянется много дней подряд.