Донован Фрост - Храм ночи

Его опознала торговка зеленью под личиной подвыпившего гвардейца, что затеял на речной пристани драку с тремя жуликоватыми слугами зингарского купца. Изрядно отлупив их, вояка с победным воем перевернул воз с благовониями в мутные воды Хорота.

Торговка, услышав рык киммерийца, тут же признала короля. А до того его заметили в компании подозрительных личностей на ярмарке возле храма Митры Милостивого. Там гигант, прятавший свое лицо под полями шляпы, сделавшей честь любому забулдыге из кордавского кабака, швырнул в опростоволосившегося ярмарочного шута тыквенной бутылью с такой силой, что бедняга свалился с помоста.

Видели его еще в десятке разных мест, совершенно непристойных для августейшей особы, и везде его появление сопровождалось воплями пьяной драки, женским визгом и грохотом перевернутой мебели.

Наконец, Конн отыскал короля на заднем дворе донельзя грязной харчевни, где тот, будучи пьян до полуобморочного состояния, с подбитым глазом, разбитыми кулаками и в немыслимом рванье, сидел, привалясь к поленнице дров, в обнимку с кудлатым бродячим псом, и распевал скабрезную песенку на мешанине из шемского и кофийского наречий. С большим трудом государя удалось препроводить в дворцовые пределы.

После того случая подобные вылазки повторялись еще несколько раз, в одной из них Конана даже пырнули под ребра ножом в какой-то пьяной драке. Приставленная к королю охрана неизменно упускала из виду своего подопечного, причем киммериец проявлял буквально чудеса находчивости и смекалки, заставлявших вспомнить его аренджунское прошлое, бывший вор умело уходил от погони и погружался в самую клоаку столичных окраин.

Конан в пьяном угаре волок во дворец кого попало, и королевские покои наводнили какие-то темные личности. В толпе изысканных поэтов, томных красавиц и знаменитых стратегов сновали новые знакомцы короля, пугая детей из благородных домов физиономиями отпетых висельников, все время, норовя что-нибудь стянуть, или дать кому-нибудь в ухо.

Но, как нельзя более кстати, Аквилония оказалась на грани войны. Вернее, скучающему Конану незначительный набег объединенного воинства, вдруг пришедших к согласию Кофа и Офира, был представлен в качестве войны.

— Кром, это то, что мне надо! — взревел король и со своей новой свитой убыл в войска.

Набег конницы южан, малочисленной и не идущей ни в какое сравнение со стальной кавалерией Аквилонии, вкупе с пестрой ватагой из шемитских наемников, король развернул в целую кампанию. Войска королевства искусно маневрировали, изнуряя себя и противника маршами, обходными маневрами и контрмаршами, устраивали укрепленные лагеря, вытаптывали плодородные поля, пускали на ветер богатейшие деревни, заставляя жителей вместе со скарбом и скотиной уходить в леса, разрушали мосты. Только Тайбор перешли вброд раз пять туда и обратно. И все это при том, что полки Конана численно превосходили войска противника едва ли не в десять раз. Поход изобиловал частыми стычками из-за обозов, арьергардными сшибками и засадами, в которых Конан принимал самое деятельное участие, с каким-то удивительным наслаждением подвергая разграблению вражеские обозы. Оставив войска на попечение Конна и его военных советников, он со своей гвардией и пестрой новоявленной свитой, словно коршун, кружил вокруг сбитой с толку армии противника, ударяя и отскакивая, отступая и преследуя.

Все это продолжалось не одну седмицу и принесло некогда цветущему краю огромный ущерб, пока, наконец, взбешенный необъяснимыми действиями аквилонцев, командующий объединенными войсками противника не вызвал короля на поединок. Примчавшийся, чтобы отговорить отца от гибельного, по его мнению, и сумасбродного шага, Конн обнаружил в королевском шатре толпу оборванцев и пленных офицеров врага, спящих вповалку вокруг невообразимого ложа из досок и бочонков, на котором прикорнул король. На призывы сына киммериец отвечал невнятным мычанием и богатырскими взмахами рук, опрокидывая на собутыльников предметы нехитрого походного обихода.

Наутро Конан велел выстроить войска и помчался вдоль строя, воздев над непокрытой головой свой легендарный меч, и, как встарь, от рева восторженной солдатни глохли уши. Затем по всем правилам, с герольдами и завываньем труб прошел поединок. Рука короля была уже не так верна, как в былые годы. Победа над полководцем южан стоила ему опасной раны — клинок офирца пробил легкое, и Конана отправили в столицу. А Конн решительным броском закончил военные действия: под его началом конница сомкнула железные объятия вокруг измученных малочисленных полков противника, прижав остатки войск к реке Красной. Заревели буцины, под ноги горячих коней доблестных аквилонских рыцарей полетели золотисто-зеленые стяги Кофа и алые с золотой короной штандарты офирцев. Забряцали, падая на землю, мечи, и враг сдался на милость победителя.

… Раны киммерийца теперь заживали куда медленнее, и Конан провалялся в постели под неусыпным присмотром лекарей почти две луны. Затем наступил новый период меланхолии. Оставшихся в живых собутыльников короля быстро выдворили из дворца, и пиршественная зала вновь стала полна тишины и уныния. Конн стал подумывать, уж не затеять ли ему войну с кем-нибудь из соседей, когда в столицу вернулся Троцеро. Не говоря никому ни слова, граф прямиком отправился в покои Конана. Лекарей, пажей и оруженосцев немедленно выставили, только наследник престола и особо приближенные вельможи присутствовали при разговоре. Доподлинно потомкам стали известны лишь последние слова Троцеро, когда король и его советники выходили из покоев.

— …оставим после себя сильнейшее в мире королевство!

С тех пор Конан занялся созиданием аквилонской мощи. Если ранее он презирал крепостные стены, а все оборонительные сооружения считал вздором, предпочитая иметь в войсках побольше веревочных лестниц и морских крюков, то теперь дворец наводнили приглашенные из военных академий хайборийских держав знатоки оборонного дела.

Шамар, Галпаран и Велитриум, а вместе с ними и более мелкие аквилонские города оделись в каменные брони. Старые, времен первых королей, башни были разобраны, на их месте во все четыре стороны света исподлобья взглянули могучие бастионы. Хитроумная механика управляла сложной системой шлюзов, в мгновение ока затоплявших лабиринты рвов у крепостных стен; подъемные мосты, исчезавшие в зияющих арках под площадками для баллист и катапульт, вызывали восхищение приезжих государей. Казна богатейшей державы, где не так давно грудами лежали завоеванное в бесчисленных войнах золото, серебро и драгоценные каменья со всего света, изрядно оскудела. Но заново вымощенные дороги потянулись от столицы ко всем укрепленным городам. Вдоль них стали заставы с гарнизонами и сменными лошадьми, где над башенками трепетали алые стяги, на которых разевали пасти сотни львиных морд. В Боссонских Топях одно за другим осушались болота и, на страх взирающих из джунглей дикарей, вздымались зубчатые стены укреплений, поднимались над речками подвесные мосты.