Александр Сухов - Чужая

А зря.

Ему ли как магу было не знать, что гневное слово, сказанное перед неминуемой гибелью, способно приобрести силу мощного заклинания.

Так и на этот раз получилось. Злость Зубана слегка повлияла на настройки пентаграммы. Не сильно повлияла, но, что называется, глобально. Этот слабый энергетический всплеск тем или иным образом сказался во всех мирах необъятной Ойкумены. В одном мире электрон ни с того ни с сего покинул назначенную ему самим Создателем орбиту; в другом – что-то побеспокоило спящего младенца, он открыл глазки, гукнул и сразу же заснул; в третьем – среди облаков сформировалась несимметричная снежинка, и так далее в том же духе. Каждое из означенных событий было, по сути, малозначимым происшествием, но вкупе они оказали мощное воздействие на судьбы многих и многих разумных существ гигантской Метавселенной.

Но самое главное, этот незапланированный сбой вращения пресловутого Колеса Фортуны коренным образом поменял жизнь одного ничем не примечательного для окружающих землянина.

Глава 1

Если человеку было очень хорошо вчера, сегодня с большой степенью вероятности ему будет очень плохо.

Вчера мне действительно было очень хорошо.

Я не сразу смог восстановить в памяти, что же мы всё-таки отмечали. Лишь спустя некоторое время я все-таки вспомнил: встречу старых друзей. И угораздило же меня наткнуться на Толика Привалова, бывшего моего одноклассника, с которым мы не виделись, дай Бог памяти… лет десять или пятнадцать. Хотя, по сути, никто ни на кого не натыкался. Толик откуда-то достал номер моего мобильного – наверняка у Натахи Беловой, нашей закадычной школьной подруги, которой до сих пор известно все и про всех ее бывших одноклассников. Больше не у кого.

Как бы то ни было, посидели мы хорошо. Чудесный кабачок, в котором мы встретились, назывался то ли "Русская Франция", то ли просто "Франция", словом, не важно. В любом случае, я не планировал надраться до состояния риз, но, как говорится, человек предполагает – Господь располагает. Хорошо, у Толика оказались личный водитель и парочка здоровенных лбов-телохранителей – доставили меня до места жительства в целости и сохранности. За Толика-то теперь можно не волноваться, при такой плотной опеке никто не пропадет.

Нет, это же надо, чтобы шалопай и баламут южнобутовский выбился в помощники депутата! Парочкой "свечных" заводиков обзавелся и вообще респектабельным человеком заделался – чуть что, пальцы веером: "Официант, почему pate maison зернистый или des gourmets сыроват?" Слова-то какие: "pate maison", "des gourmets"! А по мне и печеночный паштет и картошка в горшочке и этот… Chateau… de… в общем, все было на высшем уровне.

На самом деле этим самым Chateau мы не ограничились. Вдарили ради приличия по фужеру – мол, французского отведать, коль во французском ресторане выпиваем. Толик первым предложил перейти на более существенные напитки, от чего я конечно же с радостью не отказался. А под водочку и скованность пропала, и преграды рухнули. Вспомнили школьные годы, ребят, девчонок, учителей наших любимых, и нелюбимых также. Как курили на чердаке Толикова сарая и едва не попались. Как дрались с парнями с соседних улиц. И еще много чего вспомнили. Затем поболтали за жизнь и все такое…

Одного не помню – как улетел в полный аут.

Разумеется, я не каждый день вот так напиваюсь до потери пульса. Человек я слишком занятой, чтобы чрезмерно увлекаться алкоголем, и вообще не понимаю, как можно находить смысл жизни на дне бутылки. Предпочитаю бокал хорошего вина в приятном (желательно женском) обществе, но вчера, похоже, расслабился и потерял над собой контроль. Стыдно регистратору "Линии" так вести себя, впрочем, и не регистраторам также.

Хотя что уж там, молодец, Толян, вытащил, растормошил! Право, молодец!…

И все-таки, как я ни старался оправдать свое нынешнее состояние, в глубине души оставалось подспудное ощущение, что во время вчерашних посиделок что-то пошло не совсем так. Уж очень быстро я отключился. Здоровьем не обижен, меру свою обычно знаю и строго соблюдаю, но вчера как будто меня подменили. Странно как-то.

Оставив подозрительные мысли, я решил, что пора было окончательно просыпаться. Через несколько секунд должен был зазвонить будильник, а через два часа мне следовало предстать пред очами своего начальства.

Чувство времени меня не подвело – будильник подал голос ровно через пятнадцать секунд, и я наконец-то ощутил непреодолимую потребность открыть глаза. Но, по заведенной традиции, сначала протянул руку к изуверскому изобретению неведомого мне гения и накрыл его ладонью, прерывая невыносимое для слуха пиликанье. Только после этого открыл сначала левый глаз, затем правый.

Все вроде бы как положено. Лежу себе на своем любимом раскладном диване. Раздет до трусов. Под одеялом и на простыне. Голова покоится на подушке. Окна плотно зашторены, правильно – нечего любопытным соседям за моей личной жизнью подсматривать – вон их сколько, а я один в своем маленьком уютном домике.

Из благостного состояния легкого похмельного парения меня вывела острая головная боль, навалившаяся после того, как я всего лишь попытался оторвать голову от подушки. Одновременно ощутил во рту и горле такой страшный сушняк, что поневоле заохал и без сил рухнул обратно на свое теперь уже не очень мягкое и приятное ложе.

Нет, что-то вчера определенно было не так, коль я докатился до такого состояния. Стыдно, Федор Александрович, очень стыдно!

Отдышавшись, я вновь открыл глаза и попытался вытереть лоб от проступивших на нем капелек ледяного пота. Но едва лишь моя рука начала движение в направлении лица, как я почувствовал на себе чей-то изучающий взгляд. И вовсе это был не бред не совсем протрезвевшего человека – на такие вещи у меня особенный нюх, и если даже в многолюдной толпе кто-то посмотрит на меня очень уж пристально, я непременно почувствую. Данному феномену наши велемудрые спецы из отдела прикладной психокинетики даже название придумали: "гиперментальное восприятие".

Сообразив, что в комнате кроме меня присутствует еще кто-то, я принялся шарить взглядом, пытаясь обнаружить источник возможной опасности. И, неожиданно для себя, увидел уставившийся на меня огромный немигающий глаз, свободно паривший над спинкой моего рабочего кресла у компьютерного стола. Глаз, вне всякого сомнения, мог принадлежать только живому существу и смотрел на меня крайне осуждающе.

"Ага, – подумал я, – вот тебе и похмелье".

Чтобы как можно быстрее избавиться от непрошеного наваждения, я часто-часто захлопал ресницами, но упертый морок вовсе не собирался растаять в воздухе или исчезнуть из поля моего зрения каким-либо иным способом. Более того, над спинкой кресла вознесся второй точно такой же глаз и уперся в меня (как мне показалось) еще более осуждающим взглядом, чем его собрат. Жуть, да и только!