Павел Буркин - Последний Храм

Казалось — пройдет два-три дня — и галеон «Дож моря» дойдет до берегов Нортера, а там бросит якорь в гавани Мевена. На севере Нортера уже снег, но им так далеко не надо. Дальше каторжан ждет сухопутный этап и передача в руки светских властей. Опытным морякам дойти до Мевенской гавани — две недели увеселительной прогулки. Большой корабль на таких волнах не будет даже качать.

Но капитан Казуччи ходил этим курсом не первый год. Чем веселее были матросы, тем больше седобородый моряк, загорелый почти дочерна, хмурился и рассматривал облака в подзорную трубу. Он знал, что когда слишком везет — на самом деле не везет. Если бы не попутные и сильные ветра, судно пришло бы в эти воды двумя неделями позже, когда уже на носу настоящая зима, но и сейчас не радость. Двенадцатый месяц — это в Аркоте благодать, а в Нортере метели и морозы. На море — еще и шторма.

И правда, подозрительно быстро растут и наливаются чернотой вон те облака, а место — хуже не придумаешь. Здесь совсем мелко, кое-где почти к самой поверхности поднимаются скалы. Нет, конечно, ни одна не торчит над водой, предупреждая моряков об опасности. Что-нибудь легкое, вроде малой боевой галеры, у которой осадка в одно копье, прошло бы, не заметив угрозы, только если уж очень не повезет… Впрочем, галерам в открытом море делать нечего, их удел — война в прибрежных шхерах и на реках. А вот для галеона встреча с любой скалой — смерть. В спокойную погоду пройти можно, судоходные фарватеры известны и лоцману, и капитану, но если налетит страшный зимний шторм, галеон будет швырять, как щепку — вполне может бросить и на скалы.

Казуччи поднялся на мостик, прислонив к губам жестяной рупор, принялся отдавать команды. Надо поднять все паруса — и успеть проскочить банку до шторма. Дальше, на глубине — пусть швыряет, темесские корабелы строят суда на совесть, галеон не развалится и не даст течь. Но встретить шторм посреди острых, как клыки, рифов — смерть. Как пришпоренный, галеон стал набирать скорость. Разлетались из-под носа клочья серебристой пены, за кормой появлялись и рассасывались крошечные водовороты. На палубе воцарились шум и суета. Матросы торопливо задвигали пушки внутрь и задраивали порты, готовясь к тому, что судно будут захлестывать гигантские волны. Захлопывались люки на палубах, матросы туда-сюда сновали по вантам. Все, кому не нашлось дела наверху, получили приказание закрыться в каютах и трюме. Только заключенным не надо было делать ничего: они как сидели, закованные в кандалы и прикованные к переборкам, в трюме, так и остались сидеть. Они ничего не знали о надвигающемся шторме, пока качка не стала швырять их, как котят.

Судно шло почти на пределе. Наметанным глазом капитан определил скорость — целых десять узлов. Но велика проклятая банка, даже на десяти узлах ее можно пройти часа за четыре, ведь фарватер не прямой, а виляет, как пьяная шлюха. А то и за все пять, если ветер ослабнет или лопнет один из парусов. А тучи и сами летят, будто пришпоренные. Еще недавно белые барашки на горизонте выросли в заслонившую пол-неба, клубящуюся мглу. В разрывах туч еще мелькало солнце, но оно должно было в любой момент скрыться в черноте наползающих туч. Тоненько и зловеще выл в снастях холодный ветер.

— Спустить паруса! — решился капитан. Не уйти. Остается встретить шторм здесь и положиться на милость Единого. Ветер будет такой, что переломает мачты, как лучинки, сорвет паруса и бросит в море. А то и перевернет корабль. Случаи бывали. — Встать носом к ветру! Задраить люки!

Команда поспела вовремя. Тучи проглотили солнце — и вот уже над притихшим в ожидании кошмара морем воцарился душный мрак. Ветер стих, будто собираясь с силами. Только лениво плескали пока еще мелкие волны. Облака шли таким плотным слоем, что рыхлое брюхо самых нижних скрывало верхушки мачт.

— Ну, сейчас начнется… Отведи нас от рифов святой Раттос…

Новый, пронзительно-холодный ветер завыл в оголившихся снастях. Сперва он был едва ощутим, но быстро набирал силу, и вот уже волны растут на глазах. Здешние шторма быстро налетают, но и быстро стихают. Если удастся пережить первые два часа…

Небо словно раскололось, ослепительная ветвистая молния наискось рассекла небо и исчезла. Миг спустя, как залп тысячи орудий, загремел гром. Волны яростно били в борта, судно то взлетало на гребнях, то кренилось носом вперед и низвергалось в черную бездну, и тогда очередной вал бил прямо в палубу, изо всех сил цепляясь за борта, мачты и канаты, в холодной воде барахтались матросы. Неба и моря не стало — казалось, все смешалось в одну ревущую, заполненную холодной водой бездну, в которой, как щепка в бурном потоке, болтался гордый галеон. С яростным треском повалилась, переломившись почти точно посередине, фок-мачта, завыл придавленный тяжеленным бревном матрос. Первая жертва — сколько-то их сегодня будет?

В трюме было душно, пахло пылью, немытыми телами, потом и рвотой. С будущими каторжанами особо не церемонились, в чем-то даже в тюрьме были вежливее, там раз в месяц даже давали помыться, а женщин и мужчин содержали отдельно. Здесь ни о том, ни о другом не приходилось и мечтать. Странно: вокруг безбрежные просторы воды, а помыться негде. Разве что выведут на палубу ночью, чтобы каторжанин с отвычки не ослеп, окатят ведром морской воды — вот и вся баня. Берегли и лампы, а может, боялись пожара — потому заключенные сидели во мраке. Они даже ни разу не видели лиц друг друга, слышали только голоса. И голоса эти дразнили, оскорбляли, смешивали с грязью. Дотянуться до их обладателей было невозможно: всех приковали к переборкам так, что едва можно было лечь. Да и дотянешься — как во мраке определить, тот это или не тот? А определишь — другая проблема: тут ведь нет вероотступников и почти нет политических — одни уголовники. А значит, убить человека им — почти как самим Рокеттам поесть или оправиться.

— Шторм? — уловив усилившуюся качку, спросил Этьен неизвестно кого. И неизвестно кто ответил (вернее, ответила).

— Шторм в моем сердце, мальчик. Иди ко мне, а не дотянешься сам, так хоть… дотяни. Сам не можешь, так шлюшку свою пошли, я и с девочкой могу.

Супруги Лимары уже знали ее. Шлюха, осужденная за воровство у клиентов — мелочь, в общем-то, но одним из клиентов была какая-то крупная шишка. Словом, ее выпороли на площади кнутом, заклеймили и отправили в Аркот, ублажать солдат. Всю дорогу она отчаянно материлась, и остальные заключенные дружно гоготали. А что еще оставалось делать в дороге. Надсмотрщики тоже приходили послушать, посмеяться, потому ее всего два раза водили наверх пороть. Остальные вели себя спокойнее, но пороли чаще и большее.