Наталья Резанова - Вдоль границы снов

Разумеется, едва войдя в комнату, и оглядевшись, он спрашивает, где у меня компьютер. Рефлекс, ничего не поделаешь. Честно отвечаю, что не держу. Уж на комп-то моих заработков бы хватило. Но пусть хоть дома глаза отдыхают.

Тетя Люся периодически заглядывает в комнату. Пусть заглядывает, ничего существенно нового она не увидит. Словом, все честь честью.

– А это что? – спрашивает Сажин. Он поднял с пола какую-то бумажку, видимо, выпавшую из книги. – График какой-то, расчеты… может, что нужное?

– Ну-ка дай сюда. Чьи ж это каракули такие безобразные? Батюшки-матушки, да это ж я рисовала…когда? Аж в девятом классе. Позже я уже теорий не придумывала.

– И что ж это такое?

– А это, брат Дрюня, не менее, как попытка изобразить графически ход времени. Потому что если представить его себе не вертикальным, а горизонтальным, то все происходящее во времени происходит одновременно. Нет ни прошлого, ни будущего, есть общее "сейчас", но на разных отрезках.

– Ну, мать, хорошо, что ты остановилась в девятом классе. А то вдруг бы начала проводить теорию в жизнь?

Мы смеемся, пьем кофе, немного беседуем. Потом я ненавязчиво, но твердо выставляю Сажина за дверь. Посидели и будет. Под непрерывно льющиеся тетины сетования мою посуду, раскладываю диван и гашу свет.

Тетка все вопрошает: "Ну почему, почему?"

Их было не так уж мало, начиная с университетских лет. Потому что, несмотря на ежедневные и полезные, как массаж, самобичевания, я не так уж дурна собой. И, как говорится, в наилучшей спортивной форме. Поэтому находились типы, желавшие свести со мной знакомство поближе, а может быть, и довести его до загса. И каждый раз тетка спрашивала: "Почему, почему?"

Но я-то знаю, почему.

Потому что никто из них не похож на Кьяра.

5

Мы были у Свена-угольщика, когда пришел отец Дамиан, прозванный "пастырем бедняков". Он все еще не оставил надежды вернуть нас на путь истинный. Хотя к Кьяру он больше не подходит, знает, что тот слушать не будет. Причем он почему-то уверен, что Кьяра на путь порока сбиваю я. Попробовала бы я заставить Кьяра сделать хоть что-нибудь против его желания!

Но отцу Дамиану нравится так думать. И с этой мыслью он не поленился уйти так далеко от своего прихода. И направился прямо ко мне. Чтобы опять попытаться открыть мне глаза на мою греховную жизнь. Вот я живу в беззаконной связи с Кьяром, который, хоть и не лишен добрых свойств, но все же грабитель и убийца. А в городе я могла бы остаться честной женщиной. Вступить в достойный брак, освященный церковью. Или оставаться девицей, благо моя добропорядочная родня могла бы обеспечить мне достаток до конца дней, раз уж я не захотела найти успокоение в стенах монастыря. Стало быть, про монастырь он слышал. Ох, грехи наши тяжкие.

А я вообще не могла оставаться в городе, ни у родных, ни в монастыре, куда меня хотели отдать, хотя никакого зла я ни от ближних, ни от монахинь не видела, не могла я там жить, и надоело, что меня там считают тронутой. Но этого я ему сказать не могу. И говорю, что мне уже все равно.

И отец Дамиан ужасается. Потому что таких слов в ответ на свои проповеди он ни от кого никогда не слыхал. Потому что я на все вопросы отвечаю "все равно", это ему и Тейт говорил, и Короед, болтуны несчастные. А мне вовсе не все равно, я просто не хочу, чтобы меня спрашивали. Поэтому я спрашиваю сама.

– Так что же нам, по-твоему, делать? Разойтись по монастырям?

– Ты смеешься надо мной, а это было бы лучше, право, лучше. Ведь вы же говорите, что вы все здесь честные христиане, не еретики. Ведь вы все христиане? – спрашивает он с тревогой.

– Да, – говорю я. За тех, кто здесь, я могу отвечать, а про Маккавея он не знает. Лучше ему не знать, а то его пастырская кротость может и не выдержать. Даже наверняка не выдержит.

– Потому что только церковь могла бы вас спасти. На этот раз вам не уйти. Наместник головой поручился, что уничтожит вас. И солдаты идут к городу со всех концов провинции.

Нас уже столько раз обещали уничтожить, и не только наместник, но и легат, и покойные Вульфер с Чумным, и другие вожаки – пришлые, и беглые солдаты-мародеры, что меня не пугают его слова. Скорее, это для него повод, чтобы закончить неприятную беседу. Он уходит, а Кьяр возвращается от угольной ямы, где говорил со Свеном. Он, понятное дело, ничего не слышал, но и без того знает, что вещал отец Дамиан. Я все же говорю ему про солдат. Он отмахивается.

– Отобьемся. – Потом спрашивает: – А тебя он монастырем заманивал?

– Да, как всегда.

Лицо у него в саже, и смотрит он как-то странно. И снова спрашивает:

– Может, тебе и в самом деле лучше укрыться в монастыре?

– Ты меня гонишь?

– А ты знаешь, что они с тобой сделают, если нас поймают?

Я знаю. Даже слишком хорошо знаю. Как ее звали, женщину Чумного? Таулта, верно. Ее захватили, когда она шла к нему в лес. Тогда я поняла, что таким, как я, даже честной казни не дано.

– Но мы же с тобой договорились. Разве ты передумал?

– Я помню. Ты ведь моложе меня. Ты можешь прожить еще долго.

– Женщины старятся раньше, – говорю я.

Ничего подобного я от него раньше не слыхала. И разница в летах его не смущала. Поэтому я перевожу разговор на другое – куда нам уходить.

Он смеется.

– Это просто. Они пусть ищут нас в лесу, а мы уйдем в город.

Да, мы уже делали так. Но мне это не нравится.

Однако я не успеваю сказать об этом. Слышится свист Тейта, и на поляну с треском вываливается Маккавей. И ложится на землю носом вниз чтобы отдышаться. Потом сквозь свистящее дыхание становится различим голос.

– …надо уходить. Лошадей у Снорри возьмем. Они целое войско пригнали в город. Солдаты на всех заставах. – Он с трудом садится, трет тощую грудь. – Еле пробрался… Они идут сюда.

6

Подъем, разминка, водные процедуры. Долгая работа над собой в ванной с помощью кремов и лосьонов, ибо мои не слишком густые волосы, не слишком гладкая кожа и не слишком ровные зубы ясно дают понять, что мои родители, а также деды и прадеды хорошо знали, что такое хроническое недоедание.

А мы уже вылезли за китайскую черту бедности, правда, до американской еще далеко. А, к черту! У меня есть моя работа, и мои книги. У меня нет подруг, и тем более друзей, а для сердечных привязанностей есть мои родные. Я их понимаю, они меня понимают, и с легкой душой выпустили меня из Каронина. Танька со Светкой еще у родителей под крылышком, я здесь, а братец служит по контракту. И молодец. Останься он в Макароне, мотал бы второй срок не в армии, а на нарах. А так он герой.

Тетушке сегодня что-то не спится. Она приходит на кухню и смотрит на меня осуждающе. В чем дело?

– Марина, ты совсем перестала есть. На тебя страшно смотреть. Ты просто таешь на глазах.